Рваные судьбы

В мае ночи уже были тёплые. Шура с Женей прогуляли до самого утра. Держались за руки, целовались под деревьями. Любовь захлестнула их и накрыла с головой, как волна в бушующем море. Расставаясь утром у калитки Шуриного дома, Женя сказал на прощание:

– Как только тебе исполнится восемнадцать, мы сразу же пойдём и распишемся. Ты согласна?

Кровь прилила к лицу девушки. Она опустила глаза и молча кивнула в ответ. А потом, смущённая и счастливая, скрылась за калиткой.

С сегодняшнего дня для Шуры время начало свой обратный отсчёт. Шурочка знала, что пройдёт немногим больше месяца, и она станет женой любимого мужчины.

2.

23 июня Шурочке исполнялось восемнадцать лет, и на 1 июля была назначена их с Женей роспись.

А 22 июня случилось то, что изменило не только их планы, но и жизнь миллионов людей; то, что потрясло весь мир и круто изменило ход истории. Началась война.

Не все до конца понимали значение этого слова, да и сейчас для многих это просто слово, исторический факт и тонны литературы, документов и архивов. А для людей, которые невольно оказались вовлечены в этот ужас, эти долгие четыре года глубокими рубцами врезались в сердца и души, навсегда поселив там страх и постоянное, непреходящее ожидание смерти.

В каждый дом пришло горе – общее и личное. Сначала воевать ушли все служащие и военнообязанные. Затем призвали и остальных – стариков и подростков, всех, кто мог держать в руках оружие. Наспех обучали и отправляли на поле боя, на верную смерть. Именно в первый год войны и погибла основная масса молодого населения страны. Разоружённая, неэкипированная армия не успевала обеспечить всех оружием и формой. В голой-босой армии была одна винтовка на двоих. Бежит солдат с оружием, а следом второй, «запасной». Как скосила пуля первого, второй поднимает винтовку и бежит дальше, не оглядываясь.

Так, в первые месяцы войны погиб Женя. Только и успели они с Шурочкой пожениться, а вот стать по-настоящему мужем и женой не смогли. В брачную ночь от волнения и переживаний у них ничего не получилось. А второй возможности не выпало. Наутро его забрали на фронт, и вскоре пришла «похоронка».

Ещё одна «похоронка» пришла в дом Нюры Пахоменко. Погиб её муж Михаил. Да только Нюра, в отличие от своей племянницы Шурочки, не плакала и не убивалась. А продолжала жить, как и прежде, как будто ничего и не случилось. Даже траур носила нехотя, разве что для приличия. Родители Михаила оплакивали сына, а в дом к невестке даже не заходили, плевали в её сторону. Они были уверены, что это Нюра погубила их Мишу – своим отношением, своим презрением. Уходя на фронт, он сказал матери, что, даже если останется жив, сюда не вернётся. Так и случилось – война очень скоро залечила его раны навсегда. Друзья–фронтовики говорили, что он не боялся смерти, нарочно лез под пули. Успел заслужить «Героя» посмертно.

Чуть ли не каждый день приходили «похоронки». Люди ждали и боялись почтальона – ведь неизвестно, какие вести он несёт. В каждой семье оплакивали кого-то – мужа, отца, брата или сына.

3.

Чугуев находился на передовой линии фронта. Так что насмотрелись бабы всякого. В каждом доме помогали нашим солдатам, кто чем мог. Лиза с дочерьми размещали у себя раненых круглосуточно. Ведь где-то воевали их братья, и какая-нибудь семья, возможно, тоже пригреет и накормит их.

Девочки грели воду, мыли солдат, промывали раны. Где были свежие ранения, там легче – промыли, сменили повязку – и порядок. А бывало, вскроют давнишнюю рану, а там уже черви кишат. Промоют, сдерживая тошноту, выскребут червей, да толку-то мало. Заражение и гангрена обеспечены, если только пуля раньше не скосит.

Бывало, вечером отряды наших заняли Осиновку, разместили раненых по домам. А под утро уже немцы здесь хозяйничают. Наша кавалерия ещё до рассвета отступила за штабами, а солдатики остались. Выпускает Лиза их на рассвете, помытых да обогретых. А их встречает пулемётная очередь. Покосила, как траву – отвоевались.

Немецкая же армия была подготовлена и вооружена до зубов. И формой, и оружием, и провиантом был обеспечен каждый солдат. Вот только к нашим суровым зимам они не были готовы. Потешались наши бабы между собой над немецкими солдатами – уж больно жалкое зрелище представляли они собой: одетые во сто одёжек, головы обмотаны пуховыми платками, с красными носами: дрожат, сопли на усах висят. Была бы их воля, так и не пустили бы ни одного в дом. Но не могли не пустить – немцев квартировали принудительно. Разрешения не спрашивали. А возражать никто не решался. Офицеры и солдаты СС были подготовлены и натасканы, как бойцовские псы.

Другое дело – простые солдаты. Они не хотели стеснять людей. Просили постирать им вещи, а за это подкармливали детей из своих пайков.

– О, киндер, – говорили они, – у меня в Германии тоже киндер, и жена, и хозяйство осталось.

– Мы не хотим воевать, – говорили они шёпотом. – Гитлер хочет, не мы. Мы – простые земледельцы и фермеры, мы работать хотим, не убивать.

4.