Русское: Реверберации

– Ну, начали… – выдохнул Матвеич, – хо-зя-и-на…

Поддержали Берет с Голубой, потом еще несколько голосов, и через пару секунд мощный слитный голос скандировал: «хо-зя-и-на-хо-зя-и-на».

«Молчать! Сесть всем! Сесть! На пол, мрази! На пол! – в несколько глоток заорали разом набежавшие со всех сторон дубаки. – Замолчать! Садиться!» – Они метались вдоль выстроившихся у стены арестантов, размахивая дубинками и киянками, расстегивая притороченные к поясу чехольчики с «черемухой», но не решались ни их достать, ни нажать кнопку тревоги рядом, над столиком старшего коридорного у решетки, перегородившей продол. Сам старший орал что-то в телефон, а дубаки все метались, пытаясь своими криками заглушить дружное «хо-зя-и-на», но где было им перекричать столько глоток, и слитный голос настойчивым кулаком стучал в стены тюрьмы. Появились семенящие офицеры, подкумки, но их перепуганных голосов и вовсе слышно не было, и по тому, как все они избледнели, метаясь вдоль серой шеренги («ну точно крысы», – шепнул Берет на ухо Вадиму: не потому, что – Вадиму, а надо было сказать, из себя вытолкнуть это наблюдение, и Вадим, уцепив глазом пробегавшего лейтенанта с капельками пота над губой, сам увидел – крысы), по нерешительности и перехваченным страхом голосам – даром что громкие – понятно было, что правильно зовут: хозяин здесь еще, его только и боятся холуи, только страх перед ним мешает расправиться немедля с протестующей камерой.

И открылась – невероятно, но открылась угловая дверь, выпустив маленького полковника. Тут же окружила его свита из нашедших свое место тюремщиков, и в мертвячей тишине хозяин приблизился к «девять-восемь», до фуражки наполненный свирепостью, которую и сам не знал еще на кого через некоторое время опрокинет. Что-то шептали уже в уши, подобострастно склоняясь, а он все молчал и поймал наконец в озверевший зрачок коридорного.

– Отказываются зайти в камеру, товарищ полковник, – вытянулся коридорный, – бунтуют, а все этот ихний политик, – указал он на Матвеича.

– Гражданин начальник, – Матвеич сделал шаг вперед, – посмотрите в камеру, будьте добры. Мы целиком в ваших руках – потому и звали вас, что только ваша рассудительность…

Хозяин брезгливо помахал вытянутой вперед рукой, и серая шеренга подалась в обе стороны, освобождая ему проход к двери. Он заглянул в глазок и отошел, выискав опять Матвеича из одинаково серых лиц.

– Мы уже обращались к гражданину ДПНСИ с тем, что в камере забита канализация, – он обещал распорядиться и, к сожалению…

– Ты думаешь – я вам буду там убирать?! – Голос хозяина густел гневом. – Почему отказались войти в камеру? Или думаешь, у меня для вас другая есть? В подвале – другая! В карцер захотели? Немедленно в камеру, и вылизать все там, чтобы порядок был!

– Гражданин начальник, – краем глаза Матвеич видел, как коридорный приближается к двери, чтобы открыть ее, – я понимаю, что свободных камер для нас нету, тем более что в стране полным ходом идет перестройка, но вы в силах найти прекрасный выход из создавшейся нелепости… – Матвеич заговорил быстрее. – Там ведь раскаленная печь, да еще при всех этих испарениях, заявляю как врач, все это грозит эпидемией. Распорядитесь отправить камеру в прогулочный дворик, пока дежурный все уберет и пока все проветрится, а за это время и сантехники почистят канализацию…

Хозяин в это время заметил, что его франтоватая, не форменная совсем обувка выпачкана в луже под дверью, и зашипел на уже открывающего дверь дубака: «Па-че-му в коридоре грязь? Пачему не следишь за чистотой твою-рас-туды?!» – Дубак в полном смятении не знал, что делать с дверью, понимая, открой он ее – новый поток выплеснется в коридор, и не осмеливаясь предложить начальнику отойти подальше.

– Гражданин начальник, – выдвинулся снова Матвеич, – ваши подчиненные все время злоупотребляют вашим доверием, – он понизил голос, – я спал и почти ничего не видел, но уверен, что преступники отправили сегодня недозволенным путем заявление, и хочу помочь вам пресечь эту злобную выходку…

Мутноватые старческие глазки уставились на почти шепчущего арестанта, силясь понять, что именно он нашептывает.

– Кто отправил? Какое заявление?

– Они пытаются жаловаться в Москву на издевательское обращение персонала, не предусмотренное судебным приговором.

– Кто?

– Ваши подчиненные, заставляя терпеть физические страдания и нравственные унижения, не только нарушают законы, но и сознательно провоцируют жалобы в прокурорские и партийные органы, что в настоящее время повсеместной проверки кадров является прямым подкопом под вас лично…

– Я спрашиваю – кто?!

– Офицер при обыске злобно сорвал со стены портрет Горбачева, демонстрируя тем самым свое противодействие перестройке…

– Кто? – ревел уже совсем сбитый с толку полковник.

– Но ведь не положено ничего на стены вешать, – вмешался кум.

– Он не велел снять как положено, а сорвал, крича: «Как смеете вешать на стену мразь!» – и он действительно это все кричал, гражданин полковник…

– Я не про Горбачева это кричал, – снова влез кум.