— Мы были регулярной армией…
— Неважно. Ополчение зависит от поставок с большой земли, ты это знаешь не хуже меня. Оно с этого крючка сорваться не может… А кто позволит себе излишнюю самостоятельность, тех просто уничтожат. Как твоего доброго приятеля…
Кумаршин помрачнел. Память об убитом чеченском командире, друге, который однажды спас раненому Валерию жизнь, отнюдь не притупилась с годами. И бывший капитан до сих пор не мог простить себе, что ничего не сумел сделать, чтобы убийцы понесли наказание. Да и что сделаешь, если крыша убийц за самыми высокими в стране стенами…
— Да и не только его. Уж эта-то печальная повесть тебе лучше моего известна, ты ведь обо всех таких убийствах писал…
Игорь был прав. За прошедшие годы были поголовно уничтожены все чеченские командиры, которые оказались слишком самостоятельными перед лицом получившего из рук Москвы «ярлык» ставленника. Одного переехал КАМАЗ, другой погиб в перестрелке, двоих демонстративно расстреляли в центре Москвы, причём одного — с участием московских правоохранительных органов… Кумаршин подробно писал обо всех этих преступлениях, преследуя цель добиться расследования убийства друга, но добился лишь множества весьма серьёзных угроз…
— На Донбассе будет то же, Валера, — мрачно предрёк Стрешнев. — Помяни моё слово. Это самое страшное. Потому что… не смерть страшна, не даже мука, но страшно быть убитым в спину мнимыми «своими». Поэтому Сергею с женой лучше держаться подальше от всей этой грязи.
— Совет разумен, — согласился Кумаршин, — но, Игорь, разве ты на его месте последовал бы ему?
Стрешнев усмехнулся.
— То-то же. И Сергей не последует. Хотя бы затем, чтобы не быть в числе паразитов и хороняк. Чтобы не стать такими, как те, кого мы так презираем. У наших душ, Игорь, сорт другой. И что бы ни творили иуды, мы свой долг всегда выполняли до конца. И теперь выполним.
— Один немецкий писатель говорил, что весьма естественно умереть за Родину, на которой невозможно жить. Язвительно, конечно, но, по крайней мере, в моём случае он определённо прав.
— Ничего не попишешь. Нам от бед нашей Родины не укрыться. Мы её передовой отряд — были, есть и будем, пока живы. Ты ведь сам говорил — это наш русский жребий.
— Да-да, русский жребий… — вздохнул Стрешнев, рассеянно глядя в окно.
Машина, вырулив на кольцо, плотно увязла в унылой пробке, тотчас раскалившись под палящим солнцем. Дорога обещала быть достаточно долгой, чтобы обдумать все гложущие душу вопросы. И самое главное — куда же всё-таки теперь податься? Все пути закрыты, везде арканы расставлены… Словно весь мир для него, Стрешнева, обратился в одно гигантское Предместье. Но нашёл же оттуда выход. Пожалуй, и тут один есть — стать призраком и раствориться среди других призраков, сражающихся на сопредельной территории под командой последнего могиканина. И верных бойцов за собой увести. Во всяком случае, могиканин не выдаст, покуда самого не сожрут, и идею Новороссии не продаст никогда. Значит, так и действовать теперь. А там — что Бог даст.