Зачем в своей прежней жизни я выписывал это в свою тетрадь?
…самообразованием не занимается. Читает партийную периодику. Ограничен, не разбирается в истории и в литературе. По текущим проблемам проявляет поверхностные знания. Февральскую революцию встретил восторженно. Вместе со всеми громил витрины магазинов, бросал камни в богатые окна. С февральской революции не пользовался отпуском. В настоящее время болеет семью видами разных болезней.
Тут же портретик, вырезанный из старого «Огонька».
Подпись: «Железный нарком Ежов Николай Иванович».
Революция вдохновляет. Бросать камни в богатые окна, громить магазины, гадить в нежные севрские вазы, лакать гнусный самогон из чудесной царской посуды, а потом работать, работать, работать на износ, до полной потери сил, сдыхать, блевать, никогда не пользоваться отпуском, читать партийную периодику.
…нельзя допускать к руководству людей, активно участвовавших в гражданской войне…
Я помнил каждую деталь своей жизни с того мгновения, когда очнулся в Ожоговом центре, но из прочитанного ничего не мог вспомнить. Почему именно эти выписки? По какому поводу? Ну, извлекли тетрадь из кармана обгоревшей куртки, а кто я? Турист извне? Богатый инопланетянин?
Кстати, для игры это могло годиться.
Приключения космического туриста – вариант.
А можно вселиться в тело Чингисхана, повести немытые орды другим путем, скажем, переправить их на плотах в Австралию. Блин, как изумятся британские каторжане, услышав в Новой Каледонии звучную монгольскую речь. Согласно преданию, род Чингисхана восходил к женщине по имени Алан-Гоа, сумевшей забеременеть от луча света. При необходимости женщины умеют скрыть правду.
«Сайн байна, – сказал бы Чингиз. – Здравствуйте».
«Чиный нэр хэн бэ? – удивились бы каторжане. – Как тебя зовут, чел?»
«Чингисхан меня зовут. С детства так зовут. Так что, считайте, Чингисхан я».
«Би тантэй уулзсандаа их баяртэй байна, – толмач (даже с монгольского) в Новой Каледонии непременно нашелся бы. – Сайн явж ирэв. Доехали хорошо?»
«Доехалии хорошо, но укачивало, – сердито ответил бы Чингисхан, прикидывая, что ему делать с такими непонятливыми отсталыми каторжанами. – Ажил хэрэг сайн уу? Как ваши дела?»
«Онцын юм гуй, – перевел бы толмач. – Ничего особенного».
«Уй-уй-уй, – совсем рассердился бы Чингисхан. – Как так ничего особенного?»
И махнул бы сухой рукой: «А ну, сделайте им что-нибудь особенное!»
Я глянул в мутное зеркало, врезанное в высокую спинку дивана.
Серые, чуть подпухшие глаза, в них ни тревоги, ни особой печали. Да и с чего печаль? Мне постоянно везет. Однажды я уже выжил. Ах, Рио-Рита!.. Другое дело, кому я несу сообщение? Доктор Григорий Лейбович и его невидимый учитель Крайон, который даже не был человеком, утверждают, что мы только инструменты. Тогда – чьи?
Я нагнулся и подобрал с полу «Правду» от 29 января 1939 года.
…легендарному Перекопу посвятили свою первую оперу три молодых украинских композитора – Ю. Мейтус, М. Тиц и В. Рыбальченко (либретто В. Бычко и Шелонцева). Заботливый, по-товарищески внимательный к бойцам, решительный и смелый полководец – таким рисуется в опере образ Михаила Васильевича Фрунзе. Верный ученик Ленина и Сталина двигает красные полки на решительный штурм и приводит к победе. Правда, увлекшись показом чуткого, глубоко человеческого отношения Фрунзе к бойцам, авторы и постановщики спектакля не дали зрителям возможности по-настоящему почувствовать весь размах стратегической мысли командарма, не обрисовали его как одного из творцов большевистского военного искусства.