Русский струльдбруг (сборник)

Трудно жить, жаловался немцу.

Вот он, Якунька Петелин – казенный дьяк посольского приказа, а имеет в день на пропитание так мало, что от слабости двоится в глазах. Приходится тайком таскать птицу из чужих дворов. Чтобы вести записи, отливает из охотничьей дроби свинцовые палочки. Тайком перо дерет с чужих гусей – с той же целью.

Спрашивал, загибая пальцы: «Дрова на всю зиму – надо?»

И сам отвечал: «Надо!»

«Новый парик – надо?»

Отвечал: «Надо».

Опять же, книги ученые.

– То-то ученость проглядывает! – указывал немец на дыру в кафтане.

– Да нет, то не ученость, то моя глупость заглядывает, – обижался Якунька.

И на всякий случай переводил разговор на маленького черного ефиопа:

– Наверное, большой преступник был? Вон как ухо неровно подрезано. Ведь каких только страшных гнусностей не наколобродит такое вот небольшое черное существо. Души у него точно нет. Это виду. Язычник. Это я, – умно жаловался, – как тот Аристотель, учусь отвечать на любые, даже каверзные вопросы.

– Майн Гатт! – вел свое немец.

(А Якуньке слышалось: «Мой гад!»)

– Одного человека привязали к брашпилю. – Немца тоже мучили добрые воспоминания. – Потом закидали пустыми бутылками, весь порезался…

Якунька изумленно млел. Это какого такого одного человека?

Он про Аристотеля да про высокие материи, а немец: человека – бутылками.

От смущения лез рукой за пазуху – предлагал немцу пробирные весы. Украл по дороге. Одноногий предложение отклонял, но Аххарги-ю, сканируя неглубокое сознание дьяка, натыкался на новую необычную мысль: получив за украденное немного денег, мечтал дьяк, в ближайшем времени изобрести бы что-то такое, чтобы сам князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский ахнул и доложил молодому царю. Изумить, скажем, зажигательным инструментом – катоптрикодиоптрическим.

Это еще не разум, считал Аххарги-ю. Это еще только смутные затемнения примитивного первичного сознания, не больше. Но отчетливо видел, что все-таки некоторой печалью отмечено такое неожиданное дерзновение дьяка. Вот только не тяготило его сознание одиночества во Вселенной. Киты, отлежав бока, тяжело ворочались под плоской землей в океане, трясли на столе посуду, дьяку и это было нипочем. Он, наверное, скоро драться начнет, верно угадывал Аххарги-ю. А потом обязательно украдет что-нибудь.

4.

«Вся кипящая похоть в лице ее зрилась…»

Так шептал, а сам все равно думал про карельскую дуру прачку.

Стишок Якунька сочинил, наблюдая за военным немцем и бледной польской княжной, поселенной с отцом в том же посольском дворе. Со времен путешествия по России чувствовал, что ефиоп не просто так находится при одноногом – они как-то особо связаны. Втайне дивился вечной невозмутимости немца. Смотрел, как вечерами с одного балкончика тот переходил на другой. Стоял, упершись в пол деревянной ногой, а бледная княжна на другом балкончике всем телом прижималась к холодному камню стен, будто никого не видит.

А глаза – бесстыжие.

У немца водянистые, а у нее – бесстыжие.

Как бы не замечали друг друга, но дьяк чувствовал что-то такое.

Даже не удивился, услышав однажды ночью тихие голоса за стеной, ласковый шепот. Видно, не беден военный немец, подумал, если в такое ночное время может шептаться с польской княжной. А вот княжна бедна. Пан отец не просто так привез ее к московитам. Надеется, наверное, на щедрый дар судьбы, не догадывается про нынешнее дорожное амурное приключение дочери. Как бы нечаянно… мало ли куда идет… ну, вот в нужник, может… проходя мимо комнаты военного немца, Якунька будто случайно чуть толкнул дверь…

А дверь оказалась не запертой.

Заглянул глубже, там лампадка светится.

Немало изумился: почему стоны за стеной, почему ласковый шепот, если немец вон спит, в постели под лоскутным одеялом дышит?

Побежал обратно – к себе. Прильнул к стене плоским опытным ухом.

Ну, точно шепот! Ну, точно, настоящие стоны! Да что же это такое? Немедленно вернулся к незапертым дверям – спит, спит немец. В свете лампадки видно: у кровати нагло поставлена деревянная нога. Растерянный, побежал обратно: слышен, слышен шепот за стеной, княжна сладко стонет в ответе. Ну, как так? От досады крестным знамением смахнул мелкого бесенка, выглянувшего из-под оконного карниза. Да так ловко его смахнул, что с небес донеслось сладостное: «Ага!»

Стал следить.

Сострадал за чужого отца.

Вот привез пан отец ко двору чистую дочку. Имел явный умысел породниться с каким русским князем или боярином. Известно, у русских добра немерено, горшков с золотом закопано по подклетям уйма!

Следующей ночью Якунька вообще чуть с ума не сдернулся.

Все молитвы забыл от увиденного. Одна только молитва крутилась в голове: от укушения гада. Ее и повторял, верил, что Господь правильно поймет. Сам видел собственными глазами, как из комнаты польской княжны под самое утро на одной ноге, как грач, выпрыгнул военный немец. Кафтан, как на лешем, запахнут левой стороной наверх. Без парика, бритый. «Мой гад!» Как понять? Ведь в то же самое время тот же самый сердитый немец крепко спал на кровати.

Как же так? С одной стороны – спит, с другой – заставляет княжну стонать.