Костенурка печально наклонила голову.
Я вдруг пожалел, что вышел из дома. Так получается, что куда я ни приду, количество загадок множится.
– Вы много читаете?
– Да нет, наверное, – ответил я.
– А что читали самое последнее?
– Да так… «Триста актов»…
– Мне следует покраснеть?
– Да нет. Бухучет всего лишь.
– Может, для ваших дурацких игр большего и не надо?
Я не протестовал. Умная доисторическая леди. Прожила интересную жизнь. Все помнит, а у меня – и прошлого нет, и будущее аморфно.
– У меня когда-то был брат, – негромко произнесла Конкордия Аристарховна.
Я даже оглянулся. С таким, как у нее, лицом спросишь на рынке табуретку, так еще и бонус всучат – намыленную веревку.
– Брат спас меня…
Я кивнул. Я слушал.
– Мой брат был майором НКВД…
Костенурка внимательно следила за моим лицом.
– Однажды он не вышел на службу. Это уже в конце тридцатых. Был у него любимый зеленый чемоданчик – для командировок. При обыске тот чемоданчик не нашли, но на письменном столе под мраморным пресс-папье лежала записка: «Ухожу из жизни». Странно, да? Уйти из жизни с зеленым фибровым чемоданчиком. Через много лет я нашла записку брата в одном закрытом партийном архиве. «Не считаясь с жертвами, нанесите полный оперативный удар по местным кадрам, – цитировал он поразившее его указание шефа. – Да, могут быть случайности. Но лес рубят – щепки летят». Мой брат не хотел принимать тезис о летящих щепках. Он не был пай-мальчиком, но указания наркома его ошеломили. Он не хотел, не нашел в себе сил считать, что эффективность работы преуспевающего чекиста подчеркивается именно количеством арестов. А те слова «железного наркома» много раз цитировались. Вы, наверное, уже поняли, мой брат был выдвиженцем Ежова. Когда Николая Ивановича выдворили из НКВД и перекинули в наркомат связи, брат понял опасность и отправил меня на Западную Украину.
– И этим спас?
Она неопределенно вздохнула.
– Ладно. Рассказывайте. Как ваш брат?
– Конечно, записке не поверили. Ориентировка на брата попала на все пограничные пункты. Установили слежку за близкими и дальними родственниками. Убегать от смерти никому не возбраняется, правда? – она улыбнулась. – Но куда и как можно бежать от верной смерти?
– Может, в сторону верной любовницы?
Конкордия Аристарховна улыбнулась:
– Сразу видно, вы привыкли играть?
Я притворился непонимающим. Она напомнила:
– А эта ваша игра. «Нет плохих вестей из Сиккима».
И вдруг спросила. Странно спросила:
– Ваши герои, они дойдут до Шамбалы?
– Не знаю. Должны. В каком-то смысле.
– Вы же автор!
– Дизайнеры и разработчики тоже влияют на тактику.
– Да ну, – не поверила она. – «Разработчики»… Жрут водку, не читают книг, китайцы и шерпы для них одинаково желтые. Вы что это, всерьез? Когда это пьяницы указывали нам путь в страну счастливых?
– Даже банда уголовников может построить коммунизм, если им хорошо платить.
– Это вы сами придумали?
– Да нет, прочитал где-то.
– Но почему Сикким? Почему?
– Да просто захотелось закольцевать один известный сюжет.
– Какой именно? – заинтересовалась костенурка.
– «One Hand Clapping».
– «Одинокий аплодисмент»?
– Да. Я о романе Берджеса. Англия пятидесятых. Но это не важно. Игра всегда условна. Мне хотелось чего-то близкого к реальности, понятное людям понимающим, чувствующим. Молодой Говард торгует подержанными автомобилями. Тут можно эффектно показать гонки на старых тачках, – машинально отметил я. – А жена Говарда по имени Джанет работает в продуктовом магазине. После многих не очень удачных попыток прочно встать на ноги Говард задумывается о бессмысленности своего существования.
– Вы это серьезно? Разве компьютерные игры такое передают?
– Хочу попробовать.
– А-а-а…
– Этот Говард отличался фотографической памятью. Эта особенность однажды помогла ему выиграть в фотовикторине десять тысяч фунтов. Как вам такой расклад? Это не какой-то там электрический утюг, – мягко уколол я костенурку. – Делая удачные ставки на скачках, Говард увеличил выигрыш до восьмидесяти тысяч, и теперь в его голове созрела мысль: взять от жизни все, что можно купить за деньги, а затем вместе с Джанет покончить с жизнью.
Костенурка вежливо поджала губы.
Наверное, не любила намеков на конечность жизни.