Русский рай

– Придется идти в Мексику. Здешние ничего не решают, и хлеба на мену у них нет, тоже неурожай, а ситхинское ремесло в цене: зеркала, табакерки, шкатулки от наших мастеров. Последний раз, пожалуй, покупаем пшеницу.

– Отчего последний? – удивился Сысой. – Надеются на наши урожаи?

– Никому не нужен ваш Росс! – приглушенно выругался Федька. – Предлагали купить англичанам за тридцать тысяч долларов – отказались. Предложили калифорнийцам: крепость, поля, три ранчо за тридцать тысяч пиастров: по рожам вижу – думают, зачем покупать, если мы все равно крепость бросим, им достанется даром! – сплюнул на воду. – Через год закончится двадцатилетняя монополия Российско-американской компании, директорам во что бы то ни стало надо сбыть Росс. Из-за него всякие неурядицы, в которых правительство обвиняет Компанию. – Федька замолчал с таким видом, будто случайно сказал лишнее. Матросы тихо переговаривались между собой, новости от суперкарго их не интересовали. Он раздраженно посопел и тише, только для отца, повторил: – Никому не нужны ваши поля и ранчо!

– И я, со своей глупой жизнью не нужен! – пробормотал Сысой, печально глядя на сына. – Добыл мехов на сотни тысяч, вырастил двух сыновей… Пусть не сам, но на мой же пай, – поправился. – А теперь помирай дед поскорей, чтобы ни жалованья, ни пенсион не платить!

– Марфушке твоей нужен! – завистливо просипел Федька. – Ишь, как висла на шее. Наглядеться на старого не могла.

– Марфушке нужен! – с потеплевшим лицом согласился Сысой и спросил: – А чего ты такой злой? На кого, не пойму?

– Не на тебя, – смутился Федор. – С чего мне быть злым на тебя? Что мне Калифорния? Я – кадьяк, хоть и креол, да еще грамотный. Компания, как пришла, так и уйдет, а Кадьяк и Ситха останутся. И я найду себе дело, даже без Компании.

– У тебя есть родина! Это хорошо. Петруха-сын понял это раньше меня. И все равно, уж лучше как я, чем так, как этот, – указал глазами на храпевшего пьяного выкреста.

Посольство вернулось. Шхуне позволили подойти к крепости, с неё стали сгружать товар северных колоний, в трюмы грузили ячмень, пшеницу и соль. Все это промелькнуло перед глазами старого промышленного, как полусон, затем он слегка удивился, что вместо курса на закат капитан направил судно на север, на другую сторону залива и при попутном ветре вошел в знакомое Сысою устье Большой реки. Он подумал, что Ротчев с Костромитиновым решили побывать в миссии или в хозяйствах американцев и русских выкрестов. Легкая шхуна с приливом легко поднималась против замершего течения спокойной, равнинной реки. Начался отлив и капитан приказал встать на якорь. На другой день два матроса на носу судна бросали лот, промеривая глубины, и громко кричали капитану на мостике, а «Елена» уходила все выше против течения.

Сысой поднялся на мостик к капитану, с озабоченным лицом и настороженными глазами мечущемуся от борта к борту.

– Я по этой реке ходил на байдаре, но возле берега, – сказал. – А тут шхуна! Не боишься сесть на мель?

– Боюсь! – не отрываясь от наблюдений, отрывисто бросил капитан. – Но господам нужно подняться к притоку, говорят, там царит и богатеет беглый швейцарский капитан, который в большом почете у калифорнийского губернатора.

К вечеру ветер сменился и «Елена» простояла на якоре до утра. Сысой уже плохо помнил эти места. Переменился вид берегов, меньше стало кочующих индейцев, но он был единственным человеком, бывавшим в верховьях Большой реки – Рио-Гранде. На другой день после полудня, на совете с капитаном и его помощником-пруссаком решили пустить вперед байдару по фарватеру и промеривать глубины. Сысой с четырьмя гребцами пошел на ней впереди судна, бросал лот и подавал знаки капитану.

«Елена» стала продвигаться еще медленней. Княгине наскучило смотреть на берега реки с борта, захотелось новых впечатлений, и она стала требовать у мужа, чтобы её свозили в индейскую деревеньку. Отказать в чем-то жене Ротчев не мог, приказал спустить на воду корабельную шлюпку. Её долго грузили провизией, подушками и одеялами, с удобствами уселись Ротчев с женой, поваром и прислугой, Черных и Костромитинов. За весла посадили четырех матросов и двух россовских креолов здешней индейской крови. Отдавая для развлечения начальствующих своих людей, капитан скрежетал зубами: путь по неизвестной реке был не безопасен для судна, рук на борту не хватало, но у Костромитинова с Ротчевым были большие полномочия, оспаривать их приказы капитан не мог. Шлюпка вскоре пристала к берегу и он, глядя на нее в подзорную трубу, тихо выругался:

– Возжелали устроить пикник!