Русский рай

– Чугунок? Чана?! Я-я, это доченька! Сильно соскучился по тебе! – Стоя на коленях, Сысой был вровень с ней. – Как ты выросла?! – Обнял, шмыгая носом от наворачивавшихся слез. Поднялся, смахивая их со щек.

Встреча с покойными друзьями была отложена случайной радостью. После кладбища он собирался идти в индейскую деревню, искать дочь, но она сама нашла его.

– Пойдем в другое место! – Взял ее за руку, перекрестился, виновато поклонившись могилам, мысленно пообещал прийти в другой раз для душевной беседы. – Я думал ты в деревне мивоков, куда отправил вас.

– Мы с мамкой не смогли там жить, вернулись в крепость. Мамка живет с россиянином-якутом, родила ему двух сыновей. Мы теперь в русском посаде с мастерами, часовщиками, плотниками, каменщиками… Якут, – она помолчала, подыскивая слово, чтобы назвать отчима, не нашла и продолжила, – пасет скот. А всего в посаде и в крепости сорок пять россиян, десять креолов и пятнадцать креолок. А в алеутском селении – пятьдесят семь вместе с женами. Индейское селение самое большое.

– Ты так хорошо выучилась считать? – удивился Сысой обстоятельному рассказу дочери.

– Немного выучилась, – ответила она. – Играю в школу с детьми Анны Алферовны и Петра Степановича, когда пускают, – медленно и старательно выговорила имена и отчества. – Они любят учить.

– Кто такие? – не сразу сообразил Сысой.

– Начальник и его жена!

– В дом не пускают? Плохо одета?

– Мы играем в саду, если меня отпускают. Надо нянчиться с братиками, а они крикливые. – Двумя руками она крепче сжала шершавую ладонь отца. По ее виду можно было понять, что живется ей не сладко, она хорошо помнит ласки отца и очень счастлива встречей.

Дочь повела Сысоя к скалистому морскому берегу, на краю алеутского селения. В их лица пахнул дневной бриз со свежим запахом моря и водорослей.

– Я люблю сидеть здесь! – Дочь указала на чурку секвои.

Внизу накат прибоя шумно бился о скалы, рассыпаясь брызгами. Солнце было в зените. Оба сели, глядя в морскую вдаль. На рейде против крепости покачивал мачтами бриг. От него к бухте и обратно сновали байдары, вывозя из Росса муку и солонину, завозя обратным ходом товары из Охотска.

– Значит, ты не стала индеанкой, если живешь при крепости, – улыбаясь в бороду, пробормотал Сысой. – Может быть, якут получает на тебя паек…

– Не получает! – замотала головой дочь.

– Тогда ты не записана креолкой?! – Веселей взглянул на дочь: – Мать – с детьми, для её нового мужа ты – обуза, значит, можешь жить со мной?

– Буду жить с тобой! – Дочь со слезами обвила руками шею отца. – Не бросай меня больше!

Сысой обнял ее, сам прослезившись, и будущая жизнь показалась ему не такой уж безрадостной, каковой представлялась последние годы. Старший сын вырос с богоданным дедом, и всю совместную жизнь между ним и отцом было отчуждение. Холодок растаял лишь при прощании в Охотске, а прощались они навсегда. Второй сын-креол почитал за родных Ульяну и Василия. И только эта малышка, от самого рождения прикипевшая к душе, была самой близкой и дорогой из всего, что осталось от прежней несуразной жизни, каковой она теперь представлялась сторовояжному промышленному.

– А хорошо мы жили на Ферлонах, среди камней?! – Крепче прижал к себе дочь.

– Хорошо! – с улыбкой ответила она и глубоко прерывисто вздохнула, переборов слезы.

– Скорей всего меня опять туда отправят. Пойдешь со мной?

– Пойду! – не задумываясь, ответила дочь. И Сысой снова, с чувством вины, подумал, что жилось ей без него, скорей всего, трудно, хоть он и оставил ее богачкой по индейским понятиям. О её матери-индеанке он никогда не тосковал, хотя на камнях они жили хорошо.

– Не бери себе жену, – тихонько попросила дочь, сдерживая слезы, – я буду варить еду, стирать. Я все могу.

– Не возьму! – ласково пообещал ей Сысой, подавив в горле спазм вины, и подумал: «Старый стал, чувственный, слезливый». – Надо бы тебя приодеть да помыть, – потер пальцем ее грязную шею.

Посидев на берегу, они отправились в крепость, в колониальный запасной магазин. Дочка по-прежнему держалась двумя ручонками за его ладонь, будто боялась, что отец снова оставит её. На удачу, магазин был открыт. Радуясь концу плаванья, прибывшие из Охотска плотники, покупали ром и шумно удивлялись его дешевизне. Увидев Сысоя, загалдели, зазывая разделить веселье. Дочь испуганно сжала ладонь отца, и он понял, что её отчим с матерью попивают.

– На суше не пью! – Отказался от приглашения. – Дочку вот нашел! – Кивнул на виснущую на его руке девочку, и стал выбирать ей платье, но были только давно присланные из Охотска, негодные для здешней жизни. Пока Сысой, ворчал, перебирая готовые платья, прикидывая, как их окоротить, нашить рукава или зашить вырезы, приказчик похлопал по штуке байки, завезенной американцами.

– Бери, коли богат! Моя жена за полчаса обошьет девчонку.

Сысой расплатился за ткань и наказал:

– Пусть принесет в баню!

– Первым делом в баню! – Весело зашумели прибывшие на бриге. – Мы уже наказали, чтобы истопили!

– Париться любишь? – ласково спросил дочку.

Она скривила личико и пожала плечиками в мешке.