Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

Один грамотный молодой крестьянин владимирского Рождественского монастыря Ивашка Черноткин, летом 1698 г. работавший в Москве, а осенью вернувшийся во Владимир, был приглашен для беседы архимандритом Иосифом, который его расспрашивал «про него, великого государя: „что де он, великий государь, с иноземцы водитца ли или нет?“» Крестьянин ему отвечал, что «он, государь, в Немецкую слободу ездит и иноземцов жалует». Что еще крестьянин доложил своему начальнику про государя и поведал ли он ему про брадобритие в Преображенском, мы не знаем (беседа в собственноручно написанном извете передана очень кратко), но архимандрит в ответ на услышанные новости «стал говорить: „слышно де то чинитца, что стрелцов погубил занапрасно; знатно, что он не государь, Антихрист, потому что царство помутилось. Он же, государь, возростом и лицем переменился. Знатно де им, иноземцам, владеть и царством. А стрелцы де было за правду стали, и он де, государь, их, стрелцов, занапрасно ж погубил“»[554].

В конце июля 1699 г. подьячий Усманской приказной избы Григорий Федоров по каким-то делам ездил в село Боровое (того же Усманского уезда), где ему нужно было заночевать. В этом же селе он повстречал четырех знакомых усманских солдат. Одного из них, Гавриила (Ганку) Ананьина сына Шмуилова, подьячий уговорил остаться переночевать вместе с ним, «потому что ему одному в ызбе начевать скучно, да и для того, что тот Ганка горазд сказывать от книг». Этот солдат Ганка, судя по материалам следствия, был местным «мельником Меноккио»[555], который не только «был горазд сказывать от книг», но и не боялся выражать на основе прочитанного самые смелые и даже опасные идеи. Улегшись спать по разным углам («он, Григорей, лег на лавке, а Ганка на конике[556]»), приятели принялись беседовать, и между делом Ганка рассказывал про всякие интересные вещи, которые ему пришлось прочитать в различных книгах. Но вдруг его понесло: «И тот де Ганка, лежа на конике, говорил: „были де у нас на царстве два царя. Пишет де в книгах, что после тех дву царей будет Антихрист“. И говорил про великого государя неистовые слова: „он де, государь, Антихрист, потому что людей кнутом бьет и головы сечет своими руками“»[557]. Видимо, когда Ганка сладко уснул (как выяснится, ему произносить подобные «неистовые слова» было не впервой), подьячего стали мучить те же мысли, что и его земляка, романовского солдата Парфенку Кокорева (см. п. 19 в этой книге): «извещать» ли о «государеве деле» или «не извещать?» В конце концов он решил не «извещать», «боясь пытки, потому что посторонней нихто, кроме ево, Григорья, тех слов не слыхал»[558]. Но когда на Ганку все-таки «известил» усманский сын боярский Митрофан Раков в таких же «неистовых словах», к его доносу присоединились многие усманцы, в том числе и подьячий Григорий Федоров. Из следствия получается, что Ганка ходил по Усмани и открыто проповедовал свои взгляды о Петре Антихристе, ничего не боясь! Так, священник села Куликово Усманского уезда Петр Мокеев рассказал, что однажды он возвращался с Ганкой с богослужения (а этот солдат-книгочей был человеком богомольным), и, «идучи от часов, усманской салдат Ганка Шмуилов при нем, попе Петре, про государя неистовые слова те: „государь де с немцами табак тянет“ – говорил, и ево, государя, Антихристом тот Ганка называл, потому что он, государь, учинил брадобритие и в платье перемену»[559].

Но, оказавшись под следствием, Ганка Шмуилов ни в чем не признался, а стал, наоборот, обличать своих изветчиков. Оказывается, всю информацию о поведении государя он узнавал из разговоров с ними же, его изветчиками. Так, про попа Петра солдат рассказал, что он сам слышал от него такие слова: «Государь де наш лих и немилосерд, людей бьет своими руками кнутом, с немцами табак тянет и бороды брить велит, вера де наша искореняетца, ныне год переменили, да платье де мужскому и женскому полу переменить велено, да и разговетца де будет ныне в вербное воскресенье, да болен де патриарх, и как патриарх умрет, и государь де хочет поставить папу»[560]. А тому попу обо всем том рассказала его родственница («сватья»), «верховая карлица» Софья, которая служит у государыни Прасковьи Федоровны (супруги царя Иоанна Алексеевича, матери будущей императрицы Анны Иоанновны). Приведенная в Преображенский приказ, эта самая «карлица» Софья призналась, что действительно недавно была «отпущена к матери своей для свидания» на родину, в Усманский уезд, где виделась со своими родственниками, в том числе и подследственными, но никаких непристойных слов она не говорила[561].