Русский быт в воспоминаниях современников

Теперь посудите сами, каково было мне тогда, как я все сие вдруг услышал, и в такое время, когда мысли о Пугачеве не выходили у всех у нас из головы, и мы все удостоверены были, что вся подлость и чернь, и особливо все холопство и наши слуги когда не въявь, так втайне сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали, и готовы были при малейшей возгоревшейся искре произвести огонь и поломя. Пример бывшего незадолго в Москве страшного мятежа[104]) был у нас еще в свежей памяти, и мы не только подобного тому ж опасались, но ожидали того ежеминутно. Глупость и крайнее безрассудство нашего подлого народа была нам слишком известна, и как при таких обстоятельствах не могли мы на верность и самих наших слуг никак полагаться, а паче всех их и не без основания почитали еще первыми и злейшими нашими врагами, а особливо слыша, как поступали они в низовых и прямо тогда несчастных местах с своими господами, и как всех их либо сами душили, либо предавали в руки и на казнь злодею Пугачеву, то того и смотрели и ждали, что при самом отдаленнейшем еще приближении его к Москве вспыхнет в ней пламя бунта и народного мятежа. И как не сомневались, что в таковом случае первое устремление черни будет на дом главнокомандующего тогда Москвою князя Волконского, сей же дом находился близехонько подле нашей квартиры, и для безопасности вся площадь пред ним установлена была пушками, — то не долженствовало ли все сие приводить нас в неописанный страх и ужас, и подавать мне повод тужить о том, что я поспешил отсылкою лошадей своих в деревню и остался в Москве с одним только и к тому ж не слишком надежным человеком, и чрез то лишил себя средства и возможности при первом появлении начала мятежа, бросив все, ускакать в деревню. Словом, мы все почитали себя в таком случае погибшими и не знали, что делать и к каким мыслям прилепиться.

Записки, т. III.

А. Болотов

ПУГАЧЕВСКИЙ БУНТ В ТАМБОВСКОМ КРАЕ

Воевода города Рязани надворный советник Михаила Иванович Кологривов представил полковнику Древицу и комиссии рапорт, что около города селения прилегающие, не слушаясь его предписаний, не дают лошадей на подставку для проезда его сиятельства графа Панина, и что он повседневно получает сношении от Шацкого воеводы, подполковника Лопатина, о возмущении народном в его провинции и вторичном уже нападении бунтовщиков на город Керинск (отстоящий от Шацка в 80 верстах, от коих воевода Перский и оборонялся, но в третий уже раз отаковало город до 10 тысяч бунтовщиков), о чем и донес он московской губернской канцелярии и его сиятельству князю Михаилу Никитичу Болконскому и графу Петру Ивановичу Панину.

По рассмотрении сих рапортов полковником Древицем, капитаном Галаховым и мною (и при воеводе Кологривове), положено было отправиться мне тайно вооруженным (добрыми пистолетами), в простом одеянии, тот же день в Шацк (и дознаться там о всех происшествиях), а полковнику Древицу с комиссиею выступить на другой день, оставя воеводе 1 офицера с 15-ю человек гусар для сгона подвод под экипажи графа Панина и его свиты, и на случай усмирения неповиновения черни. Предписано мне было, по приезде в город Шацк, объявить воеводе, чтоб для гусарского полка и комиссии тотчас отведены были в городе квартиры, а между тем рассеять слух, что через два дни весь сказанный отряд вступит в оный (на проезд до оного даны мне две подорожные: одна от полковника Древица, а другая от воеводы).

Проехав ночью кое-как многие селении и приехав 15 августа в село одно, около 11 часов пополуночи, нахожу в оном множество народа и много прогулявших. Спросил старосту и приказал ему, как можно скорее, дать мне за прогоны повозку с тремя лошадьми; который безотговорочно чрез час мне и привел оную.

Въехав (15 августа) из селения в лес и проехав оным версты две, вдруг подводчик остановился и обратясь ко мне, спросил меня: «Не к батюшке ли государю ты едешь из Москвы, и не слышно ли в ней, скоро ль наследник, государь, Павел Петрович изволит (к нему) здесь проехать? Мы его то и дело, что всякий день сюда ожидаем».

Услыша от мужика сей странный вопрос, я нашелся только ему в ответ сказать:

«Молчи, брат!»

Услыша мой отзыв, ударил по лошадям и поскакал.

Приехав в Шацк прямо в земляную крепость к воеводскому дому, у которого четыре старика статной команды подделывали к 3 чугунным пушкам низенькие топорные лафеты (и колеса), вошел в переднюю комнату воеводского дома; нахожу в нем слугу, держащего в руках вязанный им чулок и дремавшего крепко, разбудил его и спросил:

«Где г. воевода?»

Слуга, делая свое дело и не вставая со скамьи своей, спросил меня: «на что он тебе?» и отвечал мне: «воевода лег (недавно) после кушанья почивать».

«Поди, мой друг», — сказал я ему, — «разбуди г. воеводу и поведи меня к нему».

Но слуга отвечал: «Не знаю, как тебя назвать, но воевода не любит, чтоб его после обеда будить».

«Поди! — прикрикнул я на него, — а не то я пойду и разбужу его сам».