Команде велено было отправиться на зиму на остров Березань, близ Очакова, где был и кош. Я отправился вместе с командою и нес на себе, как прочие казаки, сухари; в то время была еще у меня лихорадка, я отстал от команды и пошел боковою дорогою, надеясь, если не догоню команды, ночевать где-нибудь по дороге в землянке. Долго шел утомленный, село солнце, наконец, и ночь; жилья никакого не было, а степь необъятная. Я остановился, помолился Богу, лег на траве и укутался шинелью. Кроме палки, никакого другого оружия при мне не было. Проснулся, солнце уже взошло; пустился опять, в путь, не зная, далеко ли еще осталось идти, и куда идти.
Вдруг увидел ехавшего по дороге человека; спросил у него: далеко ли до команды конных казаков, которые, как известно мне было, стояли недалеко, близь Измаила. Он сказал, что будет верст 30, и указал мне путь. К вечеру дошел я до куреня конной команды, явился к куренному атаману, объявил, что я казак Васютинского куреня — писарь из канцелярии полковника Головатого. Меня приняли, накормили и на другой день отправили, вместе с казаками, на повозке, до селения Слободзеи, где явился к начальнину — черноморскому полковнику Мокио, объяснил ему, что отстал от команды по болезни, что едва не умер было в дороге, совершенно ничего не помню и не знаю, как дойти до Березани; этим думал я подвигнуть его к состраданию и помощи мне; в ответ получил, что и не такие люди как я, но и получше, пропадают в степи! Между тем меня оставили в Слободзее в ожидании оказии, когда будет в Березань, и поместили в одном курене.
Слободзея — обширное селение на Днестре. Там жили черноморцы, молдованы, малороссияне и поляки. У полковника Головатого был здесь дом и семейство его; казаки, не имеющие здесь собственных домов, жили бедно и во всем нуждались; провиант отпускали им не такой, как для армейских полков, а пополам с песком. Из такой муки можно было еще есть хлеб тогда, когда он горячий, только что испечен; а как застынет, то и не угрызешь. Иногда ночью, когда уже спали, вдруг слышишь зов: «вставайте, казаки! хлебы из печи вынули», и я вставал вместе с другими и принимался есть горячий хлеб. «Голод не тетка!» — говорит пословица. Хлеб по ночам с песком был мне не по вкусу; нередко я ходил по селению и выпрашивал у добрых людей для себя белого хлеба; заходя в дома молдаван, я заметил, что они мамалыги — род коржей, кладут под подушки. Случалось, что иногда, зайдя в дом молдованина и не заставая в нем никого, голод подвергал меня искушению и я похищал мамалыгу. Таким образом, проживши в Слободзее месяц, я испытывал крайнюю нужду и голод…
Из Слободзеи отправлялся на Березань один еврей-шинкарь с бочкою водки; он пригласил меня отправиться вместе с ним, и я рад был этому случаю, чтобы не идти одному; а между тем еврей и продовольствовал меня в пути, что было мне весьма кстати. В дороге пробыли около месяца и ехали все пустою степью, верст 400. Проезжая мимо Гаджи-Бея — нынешней Одессы; там было только два-три десятка простых изб и с полсотни землянок. Это было в 1792 году. Что ныне Одесса и что ожидает еще ее впереди!..
По распоряжению правительства, предположено было снять с Березани кош и перевести его на остров Тамань. От Головатого предписано было мне сделать подробную опись строений кошевых и казенного имущества: снарядов, провианта и проч. Все это было мною исполнено, и Головатый остался доволен…
Провиант и некоторые кошевые тяжести велено было продать и это поручено мне вместе с провиантским чиновником.
Покупщик провианта из благодарности сделал мне пару платья хорошего сукна, и я, по крайней мере, был одет прилично. Орудия артиллерийские и порох перевезли в Ениколь и на зиму кош отправили на остров Тамань.
Переезд из Ениколя в Тамань — через Керченский пролив, шириною до 30-ти верст; было глубокое осеннее время, в ноябре или декабре месяце, так что по проливу образовался и шел уже сильно лед. Была изготовлена лодка с мачтою; подполковник Сутыка отправился вместе со мною и еще восемью или десятью человеками. Ветер с моря был очень сильный; приближался вечер, и лодка оказалась ненадежною; проехав немного, ветер сломил мачту; должно бы было воротиться назад, но подполковник был человек решительный: велел кое-как исправить и поставить вновь мачту. Пустились далее, а льдины все более и более собирались в огромные массы и затрудняли путь, грозя силою течения опрокинуть лодку; наконец, за версту или две от берега Тамани, льдины сделались совершенно сплошными, только кое-где оставались между ними маленькие дорожки и ими-то мы с величайшим трудом добрались до берега. Опасность в плавании была большая: каждую минуту лодку нашу могло затереть льдом и опрокинуть ее; но милосердный Господь сохранил жизнь мою!