Русская жизнь. Земство (апрель 2008)

Но угроза загрязнения источника питьевой воды - это какой-то двадцатый аргумент «Общественной экспертизы». Главные же обвинения против проекта «Калашников» предъявляются в трех аспектах: «этико-символическом», «архитектурно-градостроительном» и аспекте «безопасности». Оружие - символ устрашения и смерти, автомат Калашникова не только служит родине, но и используется международными силами зла (о применении АК-47 неофашистами в США в наше время см., например, повесть Элмора Леонарда «Огонь в норе»). Кроме того, применение этого образа «является фетишизмом». Это конфессионально двусмысленно. Это оскорбляет представителей коренной национальности. Это подменяет «духовность» «религиозностью», но вместе с тем, возвышаясь над храмами, оскорбляет религиозные чувства верующих. Это оскорбляет честных тружеников Ижмаша, Мотозавода, Электромеха, которые будут вынуждены смотреть на праздных гостей удмуртской столицы. Это символ нечистоплотности. Это оскорбляет всю неоружейную промышленность Ижевска («Если бы в Ижевске производили лучшую в мире сантехнику, неужели бы мы построили здание в форме унитаза?»). Это кич. Это метафора борьбы с природой и «заведомое принижение возвышаемого». Это экономически нецелесообразно, потому что гостям не понравится смотреть на грязную воду и дымящиеся трубы, а значит, проект передадут в бюджет города. И наконец: агрессивность проекта будет инициировать психические заболевания у жителей города. Также даны словарные определения понятий «идол», «антропоморфизм», «духовность», «фетиш» и «бренд».

(Честно говоря, я бы сломалась уже на «неофашистах США», - но дочитала до психических заболеваний. И тяжело задумалась. Оскорбляет ли мои этические, социальные, конфессиональные чувства башня «Федерация»? Попадут ли в психушку москвичи и гости столицы, лицезреющие нефтегазовые небоскребы? Каковы смыслосодержащие направляющие в унитазе?)

Но, может быть, думаю я, это и есть технология: абсурдизация «объекта», наращивание критической массы контраргументов - не менее абсурдных, чем сам проект, не менее вызывающих. И что должна была почувствовать власть, на которую обрушились, как кислотный дождь, фетиши с трансценденциями и «заведомое принижение возвышаемого»: плюнуть в раздражении на очередное интеллигентское «бла-бла-бла» или испытать мистический ужас перед терминологической агрессией, перед этими темными блаженными речениями ижевских интеллектуалов, перед этим совершенно прагматичным гражданским юродствованием?

Спросить бы, да не признается.

V.

- Что будет дальше с «Общественной экспертизой»? - спрашиваю у Пахомова.

Пожимает плечами:

- Ничего. Мы сделали свое дело и спокойно разойдемся.

- Вы все-таки уверены, что это вы остановили проект, а не власть столкнулась с непреодолимыми проблемами? Недостало инвесторов, например… «Калашников» и в самом деле - сомнительной привлекательности.

- Конечно, не уверен, - честно говорит он. - Но проект остановлен, и еще пять-десять лет, как нам говорят, разговора о нем не будет.

- То есть никакой структуры нет?

- Структуры нет, - говорит Пахомов.

Это тоже специфика ижевского протеста: не дело подбирается под организацию, но люди собираются для дела. Кстати, по этому же принципу действует и Координационный совет гражданских действий - организатор многих протестных акций в городе. Сергей Щукин, издатель оппозиционной газеты «День», рассказывает, что в протестных мероприятиях принимало участие, в разное время, примерно 50-60 тысяч человек. Те же - собираются не в организацию, а каждый раз - по ситуации. Тематика протеста - подчеркнуто социальная, не политическая; Ижевск - город, где на митинги запросто приходят по несколько тысяч человек. Началось это движение в 2005 году, на волне отмены льгот, когда свежемонетизированных пенсионеров стали просто выкидывать из автобусов, и сейчас всякая «антинародная инициатива» правительства выводит горожан на площади. Эти митинги иногда имеют результат: например, недавно, после интенсивных волнений, власти республики отменили решение о многократном повышении платы за землю под гаражами.