Помнится, на протяжении 90-х Хотиненко уже целился поставить эпопею своего постоянного автора В. Залотухи «Великий поход за освобождение Индии». Про то, как экспедиционный корпус С. М. Буденного несет советскую власть в Бомбей (развернутая экранизация евтушенкиного «И снились мне индусы на тачанках и перуанцы в шлемах и кожанках»). В 90-е не хватило денег, а в нулевые - почтения к революции. И вот в этот момент Алиев как раз и предложил ему равноценную сагу о русском троне, польском чванстве и достоянии республики (царей в те годы, если кто помнит, выбирали общим собранием). Фактически приспособив к русским реалиям миф об одиноком безначальном самурае, странствующем в компании разбитного и вороватого служки. В пользу этой лженаучной версии говорит и огненный магический круг, и рубка четверо на одного с усекновением рук, ушей и хвостов, и крепленые на луках седла металлические крылья верховых польских латников, которые прежде доводилось видеть только в блокбастерах Куросавы о смутах эпохи Эдо. Подобные допущения вдвое добавляют фильму достоинств, дезавуируя надрывно пропагандистские вопли «За веру святую, за Русь лапотную».
Увы, для такого дела у Хотиненко тяжеловата режиссура. Он сам режиссер с бородой, а бородатые снимают мощно, трубно, зычно и неповоротливо. «Зеркало для героя», «Патриотическая комедия», «72 метра» - все мечутся в вилке меж анекдотом и стопудовым проникновением в пучины национального характера. Ему бы и снимать комикс, живой мультфильм - чтоб вороны взлетали кувырком, пушка перед выстрелом надувалась, хрустально смеялись русалки и семенили неваляшками ярмарочные бабенки. И актеров на скоморошью игру натаскивать: «На ореховом кусте, у сороки на хвосте гусли и дудки, песни и шутки» (так на весь фильм играет местного князька один Марат Башаров). В качестве отборной байки-потешки фильм вполне мог послужить противовесом большим барабанам современного сериального мифотворчества.
Получился бы русский «Том Джонс» и «Барри Линдон» (если не вообще «Кандид»), легкое и своевольное перышко на крутеньких перекатах истории - причем, как и замышлялось, истории смутной. Одна беда: герой подобного толка - всегда Бумбараш, которому, окромя его Кунигунды-Мартины-Аленушки (на сей раз Ксюшеньки) ничего в жизни не надо, а его всякий раз забривают во враждующие европейские армии, приближают ко двору, отдаляют от двора, ссылают на галеры (в бурлаки), соблазняют цехинами и прелестями. А он сквозь все соблазны, препоны и региональные патриотизмы идет к своей безмерно удаленной, но загадочной звезде. Но чтоб на такую недешевую байду ссудило цехинов эгоцентрическое русское государство, полное соблазнов, химер и регионального патриотизма? На бесовский индивидуализм в пику русской соборности? Держите карман, мсье Кандид и дорогой товарищ Андрейка. И вот тут-то появляются продюсеры, хитрованы с коммерческой жилкой и наследственным конвертируемым патриотизмом, с золотым ярлыком на фамильном гербе. И куются на святом огне - православной наковаленке - цифры «1612» (рупь на сто, что исходный сценарий Алиева звался иначе!), и добавляется в начале и конце козней коварного Ватикана, и приперчивают титры славянской вязью про интересы государства российского да про оборону православных святынь. Бум, хрясь, гой-еси, византийское единство, крест на пузе, щит на ворота, набат, булат, очи черные, Константин Васильев.
Только и остается сказать по-андрейкиному, по-кандидовски: «Исполать вам, православные. Андалусес, как говорится, да динамита».
И идти промышлять дракона.
Борис Парамонов
«Доктор Живаго»: провал как триумф
В предлагаемом рассуждении я исхожу из того, что «Доктор Живаго» - неудача Пастернака. Этому противоречит, во-первых, мировой успех романа, во-вторых, чрезвычайно высокая авторская оценка этого сочинения. Пастернак, как известно, заявлял не раз, что все, сделанное им в течение долгой и плодотворной поэтической жизни, - ничто по сравнению с романом, считал «Доктора Живаго» вершинным своим достижением. Успех на Западе и во всем мире мог только укрепить его в такой самооценке.