Есть замечательные кадры с Чаушеску, выступающим на митинге в Бухаресте, помнишь их? Там кадры удивительные совершенно, только что состоялся съезд, где все хлопали, но там, понятно, специально подобранные люди. Потом произошел этот расстрел в Тимишоаре. И вот он выходит говорить с аудиторией — большая площадь в Бухаресте, люди хлопают, обученные люди скандируют, все нормально, и вдруг там какой-то шумок на площади, кто-то начинает что-то кричать, буквально несколько человек. Чаушеску теряется, спадает с лица, он не привык к этому.
И все, он закончился. И тут же эта площадь, которая только что хлопала, она выходит из-под контроля. Обычно в таких обществах это так и происходит, сыпаться начинает очень быстро, и вопрос остается один — оно здесь и сейчас произойдет или когда глава государства постареет еще на 5–7–8 лет.
И еще я знаю, что все надежды на то, что куча денег все эти годы вбухивалась в силовиков, просто в надежде на то, что они не подведут — они тщетные. На самом деле, значительная часть рядовых сотрудников раздражена не меньше нашего. Кроме того, я отлично помню, как в 91-ом году все эти силовые структуры, все это выкормленное, холеное и лелеемое на протяжении десятилетий КГБ, как они исчезли махом. Ну и, пардон, Владимир Владимирович лично в 91-ом году не отсвечивал, а вполне себе устроился к господину Собчаку на приработки.
История — она штука, где надо эволюционно, постепенно выстраивать институты. А наша власть, она чем занималась, начиная с 2000 г.? Она, по сути дела, занималась разрушением тех институтов, которые в очень зачаточном виде пытались в 90-е создать, а без институтов руководить страной на ручном управлении, на вот этом вот «мочить в сортире», на ловких фразочках — это все в долгую не работает.
Я знаю содержание докладной записки по нашему поводу, которая была написана в администрацию президента. Нам вменялось в вину следующее. Первое — намерение на деньги Ходорковского запустить спутниковое вещание в России с альтернативной информационной повесткой, содержанием этой повестки должна была стать пропаганда сепаратизма, в частности, сибирского областничества.
Дичь, она очень хорошо характеризует людей, которые сейчас управляют страной, их страхи. Вот чего они боятся. Они боятся региональной повестки, боятся провинции, они считают, что достаточно там какому-то региональному каналу что-то сделать — и начнется отделение регионов.
Да оно вот с таким видением мироздания, с такими концепциями может пошатнуться в любой момент, потому что это действительно за пределами всякой рациональности и всякой адекватности.
– Ты веришь в то, что Россия в итоге сможет выбрать более нормальный путь развития?
– Мы уже про это говорили, я не очень уверен в том, что это случится при моей жизни. Но я все-таки на это надеюсь и хотел бы пожить подольше. Конечно, я бы хотел это увидеть, но боюсь, что перед этим Россия пройдет через ту боль и через те испытания, которые я, честно говоря, видеть бы не хотел.
Вот когда я веду внутренний диалог с этими ребятами наверху, то говорю: это не я раскачиваю лодку, я-то не хочу, чтобы она раскачивалась, вы ее раскачиваете своими действиями. И когда все посыплется, это будет больно не только вам, черт с вами, это будет больно всем нам.
http://tvk6.ru/publications/news/37969/
Опрос Свободы: Сбудется ли мечта Бориса Немцова о европейской демократической России без жуликов и воров у власти? Уже проголосовало 1862 человека, 68 процентов ответили- Нет, я тоже
https://mobile.twitter.com/vladvorobev/status/1049994146998562816
Пушкин — Вяземскому 27 мая 1826 :”Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь.
Мы в сношениях с иностранцами не имеем ни гордости, ни стыда — при англичанах дурачим Василья Львовича; пред M-me de Staël <См. перевод> заставляем Милорадовича отличаться в мазурке. Русский барин кричит: мальчик! забавляй Гекторку (датского кобеля). Мы хохочем и переводим эти барские слова любопытному путешественнику. Всё это попадает в его журнал и печатается в Европе — это мерзко. Я, конечно, презираю отечество мое с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мною это чувство. Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и — — — — — — — — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне «Онегина» я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай-да умница.
https://www.facebook.com/russkayazhizn/posts/718001085210187