Русская жизнь-цитаты-май 2018

От него всегда исходили спокойствие, уверенность. На Майдане мы вместе карабкались по баррикадам, ходили вдвоём на нейтралку и я, ещё неопытный в этих делах, чувствовал, что с ним-то я в безопасности. И только потом я понял, что за спокойствием и уверенностью было на самом деле нечто другое — принятие неизбежного хода жизни, глубокое сочувствие к ней: надо делать что считаешь правильным, а дальше будь что будет.

Честный талантливый бесстрашный весёлый, таким и останешься, братец.

https://www.facebook.com/photo.php?fbid=2033726633312839&set=a.136188669733321.20259.100000265665853&type=3&theater

Михаил Эпштейн:”Как и Немцов, Бабченко был абсолютно живым, подлинным. Надо отдать должное убийцам — у них безошибочный нюх на живое; профессионалы смерти знают, в кого целить

Я всегда читал Аркадия Бабченко — из удовольствия слышать живой человеческий голос. Не следил за ним специально, но тянулся к его текстам, как к живым проталинам среди мерзлых нагромождений политической риторики. У него была нервная, импульсивная интонация, которая сама по себе вызывала доверие, потому что так он чувствовал, так жил. Он понимал свою страну лучше, чем большинство профессиональных политологов, потому что знал свой народ изнутри, воевал за него — и боялся его, боялся за весь мир и за Россию, знал то страшное, что страна может сделать сама с собой (и сделала в 20-ом в.), а тем более с другими странами и народами. У него не было иллюзий — и вместе с тем он горячо делал свое дело. Это редкое сочетание: трезвый ум — и способность страдать, беситься, добиваться справедливости. Его порой заносило на поворотах, но у меня не возникало ни малейших моральных упреков к нему: он имел право кричать от боли, и заносило его на пути к правде столь страшной и горькой, что без проклятий и хриплого голоса не обойтись. При всей злободневности и непридуманности его публицистики, в ней отдавались глубокие звуки литературы отчаяния: от книги Иова до песен Высоцкого.

Как и Немцов, Бабченко был абсолютно живым, подлинным. Надо отдать должное убийцам — у них безошибочный нюх на живое; профессионалы смерти знают, в кого целить. “…Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий, голодный лев следит оленя бег пахучий”.

https://www.facebook.com/mikhail.epstein/posts/10156535996937722

Юрий Сапрыкин:”Памяти Аркадия Бабченко-

Солдат смотрит на мир иначе, чем штатский, и пафос Бабченко-публициста можно было свести к одной фразе: как вы можете не видеть очевидных вещей?

он как будто разговаривает с непонятливыми детьми: ну как вы не понимаете, разрешенный протест — это не протест, присоединенный силовыми методами Крым — это не Россия, то, что происходит в Донбассе — это и война, и позор; и во всем этом виноваты даже не абстрактные «мы», а конкретно вы — те, кто послушно голосовал, и те, кто не сопротивлялся. Вы, не видящие очевидных вещей штатские.

В его семье было шестеро приемных, очень сложных детей: опеку над ними оформила его мать, заботились о них все. Даже в этой его постоянно повторяющейся мантре — «ну почему вы меня не слушали?» — не было высокомерия, а только усталое сожаление: если бы вы ко мне прислушались, в 2011-м или чуть позже, то были бы живы и тысячи людей в Донбассе, и пассажиры самолета MH17, и Немцов, и Шеремет, и много кто еще. Получается, по его логике, если бы мы его послушали, он сам сейчас был бы жив. Сложно найти аргументы, чтобы об этом поспорить, да и не с кем уже.

Сейчас понятно, как будет разыгрываться дальше расследование его убийства: стороны конфликта бесконечно будут сваливать вину друг на друга, выясняя, кому это больше на руку, коллективному Путину или всемирному анти-Путину. Так устроена эпоха постправды, в которой истины как бы не существует или до нее невозможно докопаться — но для Бабченко она безусловно была, и он готов был ради нее идти до конца. Он был человек войны, который однажды начал воевать против самой войны. И война ему за это отомстила.

Спи, солдат.

https://meduza.io/feature/2018/05/30/s-voyny-nevozmozhno-vernutsya

Елизавета Александрова-Зорина:”Критиковать власть сначала перестают политики, затем журналисты, следом публичные деятели, дальше — все остальные

сегодня все чаще можно услышать испуганное: “Только не надо о политике!”. Словно это что-то постыдное или неприличное. Или как будто говорить о политике становится опасным.

Люди злятся, люди отчаиваются, но молчат. Иногда где-нибудь в очереди можно услышать ворчание: “Цены-то, цены растут, как жить-то?”. Кто-то подхватывает: “Не живем, а выживаем”. Но стоит поддержать разговор: “Да, такая у нас бандитская власть” или “Зато у Путина новый срок” — как все испуганно смолкают. Стало сложно отличать тех, кто и правда поддерживает власть, от тех, кто боится признаться в обратном.