Русская жизнь-цитаты-февраль 2020

«дело ЮКОСа» положило начало увлекательным экспериментам Путина с тем, насколько широко можно расширять собственные границы дозволенного, не рискуя превратиться в изгоя в глазах международных инвесторов и мировой общественности. И оказалось, что расширять эти границы можно очень широко: жадность и страх перед «третьей мировой» оказались сильнее. С Крымом, правда, немного переборщили, но самую малость, не настолько, чтобы сделать ситуацию совсем уж необратимой. Так, собственно, «дело ЮКОСа» стало той «развилкой», за которой Россия двинулась по пути путинизма — последнего, надеюсь, понятия, внедренного в русский язык отставленным со всех постов Владиславом Сурковым, сыгравшим в деле идеологического прикрытия этого самого путинизма далеко не последнюю роль.

Виктор Шендерович:''Цена, которую приходится платить

Виктор Шендерович:''Цена, которую приходится платить за свободу, падает, когда растет спрос', - писал Станислав Ежи Лец. Настояшего спроса в России нет, и мужественные единицы платят цену огромную и страшную. У нас нет электрошокера для негодяев, которые захватили власть в стране, а слов они не понимали отродясь. У нас нет ни суда, ни выборов, ни навыка массового выхода на улицу, не говоря уже о вооруженном восстании против узурпации (см. Конституцию США). Нашего сыра у них полный холодильник, и разрешения им не требуется. На самый черный беспредел мы в состоянии ответить лишь чередой одиночных пикетов - и считаем победой, если нас за это не отметелили и отпустили под утро. Нашей энергии протеста хватает на то, чтобы получить некоторое основание не считать себя подлецами. Несколько человек, пожалуй, имеют право сказать: я сделал все, что мог. Нашему пенсионному брату, ветерану перестройки, остается предаваться тяжелой рефлексии, а впрочем - какие варианты? Их всего четыре, пожалуй. Прямой политический протест. В путинской России это означает буквальную борьбу за существование - маргинализацию, СИЗО, суды, штрафы, физическое унижение, потерю здоровья, тюрьмы, пытки. Иногда - безвременную смерть. Ты не готов платить такую цену? - есть вариант номер два: ненавязчиво ссучиться и стать частью политической и правозащитной декорации (власть милостиво предоставляет одумавшимся эту возможность). Вроде как политик, но на веревочке. Вроде как журналист, но на заказе. Вроде как либерал, но при бандюках. Типа приличный человек, но через пару лет начинает разить уже за версту. Стыдно встраиваться в эти ряды? - приглядись к дедовской практике поколения 'дворников и сторожей' и полудюжины поколений до них: эмигрируй в себя, переходи к сельской жизни в буквальном или вольтеровском смысле, 'возделывай свой сад'. Думай, пиши, окапывайся на рубежах малых дел. Или, наконец, уезжай, благо границы открыты, и власть приветствует это интеллектуальное кровотечение. В отличие от своих советских предшественников, нынешним хозяевам нефтегазовой окраины мира ничего не нужно, кроме бабла и контроля за территорией. Умные в этой конструкции - помеха. 'Крепостных душ' в стране вдоволь, обслуга и артисты для корпоративов всегда найдутся, а с задачей прокормить ОМОН и нацгвардию на случай бунта справляются даже в Венесуэле. Вот, собственно, и весь ассортимент. Все четыре стороны, на которые нам можно пойти: в тюрьму, в хату к 'куму', в 'малые дела' или в эмиграцию (третий и четвертый путь при желании совмещаются). В этом списке есть все возможности для частного выбора, но ни одного варианта спасительной для страны шестереночной передачи - перехода энергии протеста в реальные политические изменения. На наших глазах сегодня борется на грани смерти покалеченный в лагере Сергей Мохнаткин. Ему сломали позвоночник - в буквальном смысле. В переносном - позвоночник давно сломали России...

Нужно создать сильное социальное движение,

создать сильные профсоюзы, развивать все формы самоорганизации, направленной против ущемления гражданских прав и достоинства. Иными словами, создание мощного социального движения и его объединение с демократическим политическим движением. Я не знаю ни одного примера, чтобы раскол в верхах произошел без этого. Более того, он и при наличии такого движения может не произойти. В Венесуэле люди выходили на улицы не десятками, а сотнями тысяч в 2014, в 2017 и в 2019 годах. Это, однако, не привело к расколу элит: несмотря на все ожидания, что выступят военные и свергнут авторитарный режим Мадуро — они не выступили. Там есть целый ряд конъюнктурных причин, но главное заключается в том, что такого рода режимы, как правило, держат все силовые структуры на крючке коррупции. Я думаю, это относится и к верхушке российских вооруженных сил, и особенно репрессивных структур — ФСБ и Росгвардии. Все эти люди — и в Венесуэле, и у нас — понимают, что в условиях демократии они в лучшем случае потеряют общественное положение и собственность, а в худшем — свободу. Это угрожает сделать ситуацию тупиковой.