Русская жизнь-цитаты-апрель 2018

Российские власти вкладывают огромные силы и средства в рассказывание нужных им историй — субсидируют телевидение и непрерывно толкуют происходящее в нужном им ключе. История в единственном числе — отечественная — вообще в центре внимания. Напомним, что борьба Кремля за телевидение и обсуждение вопросов, связанных со школьным учебником истории, начались одновременно в ранние 2000-е годы. Забота об истории и об историях, которые владеют умами граждан, — первый и до сих пор, вероятно, главный проект Владимира Путина. Ему удалось изменить тему российской общественной дискуссии — возможно, потому что общество само такой перемены хотело. Когда-то российская дискуссия отталкивалась от стремления добиться внутренних изменений, но в путинское время главными стали обиды, нанесенные стране Западом: ответственность была перенесена с себя самих на внешние силы.

Можно спорить о том, какую именно историю рассказывает Путин — историю «Особого пути» или «Большой игры», — но две вещи в его подходе бросаются в глаза:

— история эта внешняя по отношению к обществу; ее протагонист — государство Россия, действующее на внешней арене. Внутренней жизни людей и общества там нет места;

— история эта претендует на то, чтобы быть единой для всех граждан страны, вытесняя все прочие.

Из сказанного следует, что любые конкурирующие истории, которые может предложить обществу другой политик или группы активистов — истории про внутреннюю жизнь нации, про людей, про их стремления, проблемы, права и интересы, — оказываются при таком подходе не просто конкурирующими, а враждебными по отношению к Главной Истории.

Если главный положительный герой — страна, то сценарии о трудностях внутри нее будут подрывать ее внутреннее единство, будут мешать герою быть воображаемым титаном сверхчеловеческой борьбы. Никакой внутренний интерес при этом подходе не может быть важнее геополитического. Проще говоря, Сирия и Украина для Кремля реальны, а Волоколамск и Кемерово нет.

Это обстоятельство затемнено тем, что российские чиновники — плохие рассказчики и неталантливые лжецы. Они регулярно оправдываются в стиле «никто его не травил, а если травили, то не мы» и полагаются на постановочные сценки, выдаваемые телевидением за правду. Но каким бы клоунским ни было их поведение, сценарий, в котором они действуют, жесткий. При последовательной реализации он не предполагает конкурирующих нарративов. Все возможности для свободы связаны с надеждами на непоследовательность и криворукость политических исполнителей. А они — каждый день мы получаем подтверждения — и непоследовательны, и криворуки.

Это хрупкая основа. Конечно, государство — особенно в сегодняшнем российском исполнении — архаичный, грубый механизм, который многого не может. Но рассчитывать только на это — грустно. Отказ от подросткового переноса ответственности за свои проблемы на других, то есть отказ от «истории Путина», вернет России общественную дискуссию. Снова изменить тему национального разговора социально-инженерными методами, в которые верят кремлевские менеджеры, вряд ли возможно. Возвращение других тем, других историй — естественный процесс. И он уже идет, потому что каждый человек — это история. Люди и сообщества людей могут и должны рассказывать свои истории соотечественникам хотя бы затем, чтобы не забывать, что на самом деле они вполне реальны, а «Большая игра» нет.

http://www.ridl.io/ru/%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%B8%D1%8F-%D0%BA%D0%BE%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%83%D1%8E-%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D1%8B%D0%B2%D0%B0%D0%B5%D1%82-%D0%BF%D1%83%D1%82%D0%B8%D0%BD/

Вадим Штепа:”«Экстремизм» как государственная идеология России

… параллельно со сворачиванием либеральных свобод в России был принят закон «О противодействии экстремистской деятельности» (2002). Сам по себе термин «экстремизм» не имеет никакого содержательного смысла, но означает лишь крайнюю (от лат. extremus) степень тех или иных взглядов или методов. Причем определение этой «крайности» может быть весьма произвольным и зависит от позиции власти, которая считает себя идейным «центром».

Например, в 2008 году Путин назвал себя и Медведева «русскими националистами в хорошем смысле слова». Таким образом, сам по себе национализм не является для Кремля какой-то «экстремистской» идеологией. Он обретает «плохой смысл» лишь тогда, когда его трактовка расходится с официальной. Показательно, что в упомянутом выступлении Путин прямо приравнивает «хороший» русский национализм к защите государственных интересов России.