Русская жизнь-цитаты 20-30.11.2024

Как бы поговорить с Чеховым? Спросить его, но так, чтобы все ответы были его лично, его собственными словами? Нет ничего проще! Есть его письма, значит, прямая речь – вот он и ответит сам на всё, что мы спросим. Сначала вопрос самый сложный для каждого из нас: - Дорогой А.П., каким Вы видите мир? А. П. (печально): «Мир «кишит негодяями и негодяйками»... Человеческая природа несовершенна…» (2, 11). «Жизнь – сумрак» (2, 90). Но «я не знаю ни одного основания, в силу которого было бы полезно и уместно изображать действительность непременно в наихудшем ее виде» (2, 113) (в скобках – том и стр. из полного собрания писем Чехова, 1970-е – 1980-е гг.). - Значит, не всё лишь сумрак и печаль? Не все пропало? Счастье бытия – есть? Чем-то Вы ведь довольны? А. П. (улыбаясь): «Я доволен по самое горло, сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унесла на тот свет дизентерия. Могу сказать: пожил! ...Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне. Какие бабочки, букашки, какие мушки, таракашки! (4, 143). «Цейлон — место, где был рай. Здесь в раю я сделал больше 100 верст по железной дороге и по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами» (4, 140). «Если в царстве небесном солнце заходит так же хорошо, как в Бенгальском заливе, то, смею Вас уверить, царство небесное очень хорошая штука» (4, 147). - Понятно, счастье искать – на Цейлоне, нынешней Шри-Ланке! И – в Бенгальском заливе! Все – на Цейлон! А как же российская земля? На ней-то – есть счастье? Вы ведь сами пишете: «Боже мой, как богата Россия хорошими людьми!» (4, 82). А. П. (кивает): «Я в Амур влюблен; охотно бы пожил на нем года два. И красиво, и просторно, и свободно, и тепло. Швейцария и Франция никогда не знали такой свободы. Последний ссыльный дышит на Амуре легче, чем самый первый генерал в России» (4, 127). - Да что Вы? А еще? «Погода в Петербурге великолепная. Солнце светит вовсю, снега нет, и мороз слегка щиплет за щеки. Сейчас я гулял по Невскому. Всё удивительно жизнерадостно, и когда глядишь на розовые лица, мундиры, кареты, дамские шляпки, то кажется, что на этом свете нет горя» (4,195 - 196). - Свободно и тепло! Нет горя! Любовь – Амур! В Петербурге всё удивительно жизнерадостно! А как же жизнь – сумрак? Как-то теряешь ориентиры. Куда плыть-то? А. П. (со спокойствием): «Давно уже известно, а именно, что осмысленная жизнь без определенного мировоззрения — не жизнь, а тягота, ужас» (3, 80). - Согласны. Подтверждаем. Что еще? А. П.: «Человек должен постоянно, если не вылезать, то выглядывать из своей раковины, и должен он мудрствовать всю свою жизнь, иначе то уже будет не жизнь, а житие» (9, 216). - С этим трудно спорить. Всю жизнь думать, меняться, совершать душевные перевороты. А. П. (раздумывая вслух): «Пишут, «что не следует манить человека всякими благами, которых он никогда не получит... «цени то, что есть», и… вся наша беда в том, что мы все ищем каких-то высших и отдаленных целей… Это философия отчаяния. Кто искренно думает, что высшие и отдаленные цели человеку нужны так же мало, как корове, что в этих целях «вся наша беда», тому остается кушать, пить, спать или, когда это надоест, разбежаться и хватить лбом об угол сундука» (5,138). - Не будем лбом об угол сундука. Это - больно! Ищем высшие и отдаленные цели! Впрочем, какие? Ради чего жить? А. П. (не торопясь): «Писатели, которых мы называем вечными или просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий… признак: они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель.... У одних, смотря по калибру, цели ближайшие — крепостное право, освобождение родины, политика, красота или просто водка, как у Дениса Давыдова, у других цели отдаленные — бог, загробная жизнь, счастье человечества и т. п. Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас. А мы? Мы! … У нас нет ни ближайших, ни отдаленных целей, и в нашей душе хоть шаром покати. Политики у нас нет, в революцию мы не верим, бога нет, привидений не боимся, а я лично даже смерти и слепоты не боюсь» (5, 133). - Вы говорите, что у большинства нет отдаленных целей? Что-то в них не так? А. П. (иронически): «Хорош божий свет. Одно только не хорошо: мы. Как мало в нас справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм! Пьяный, истасканный забулдыга муж любит свою жену и детей, но что толку от этой любви? Мы, говорят в газетах, любим нашу великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний — нахальство и самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше «чести мундира», мундира, который служит обыденным украшением наших скамей для подсудимых. Работать надо, а всё остальное к чёрту!» (4, 140). - Работать! А всё остальное – к чёрту? Так и сейчас многие говорят. Но все-таки вернитесь, пожалуйста, к целям! Как жить? Даже понятия о нравственности – разные. А.П. (пожимает плечами): «Нет ни низших, ни высших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та, которая дала нам во время оно Иисуса Христа и которая теперь… мешает красть, оскорблять, лгать и проч. Я… во всю мою жизнь, если верить покою своей совести, ни словом, ни делом, ни помышлением… не пожелал жены ближнего моего, ни раба его, ни вола его, ни всякого скота его, не крал, не лицемерил, не льстил сильным и не искал у них, не шантажировал и не жил на содержании... Ни подвигов, ни подлостей — такой же я, как большинство» (4, 44 - 45). - Позвольте подвести черту под тем, что Вы сегодня сказали. Должны быть свои идеи, высокие цели. Хоть какие-то, без них никак. Нужно работать. В работе наша высшая связь с обществом. Жить по-евангельски. Со всем этим трудно спорить, но как это скучно! Полетать не хочется? А.П. (усмехается): «Душа моя просится вширь и ввысь, но поневоле приходится вести жизнь узенькую, ушедшую в сволочные рубли и копейки» (5,78). - Подождите! Рубли? Что называется, приехали! А.П. (перебивает): «Я того мнения, что истинное счастье невозможно без праздности. Мой идеал: быть праздным и любить полную девушку. Для меня высшее наслаждение — ходить или сидеть и ничего не делать; любимое мое занятие — собирать то, что не нужно (листки, солому и проч.), и делать бесполезное» (5, 281). (Насмешливо). «Я думаю, что близость к природе и праздность составляют необходимые элементы счастья, без них оно невозможно» (5, 296). -Добрейший А.П., Вы нас запутали. И высокое, и низкое, и полезное, и бесполезное, и общественный долг, работать надо, и праздность, ничего не делать. Рубли! К тому же жизнь – и сумрак, а в ней - восторг. Как всё это соединить одному человеку? А.П. (отмахиваясь): «Я не знаю, почему нельзя гнаться за двумя зайцами даже в буквальном значении этих слов? Были бы гончие, а гнаться можно» (2, 326). - Мы, значит, гончие. Гнаться за всем, что любишь, и желательно – за всем сразу? Были бы силы… Тогда прощайте, идем гнаться! А что-нибудь пожелать? А.П. (улыбаясь): «Желаю Вам двести тысяч дохода в неделю. А главное, желаю того, что Вы забыли пожелать мне… —желания жить… Слушайте звон и наслаждайтесь жизнью, как говорится, вовсю» (6, 260). - Вот в этом месте, поподробнее, пожалуйста! А.П.: «Тянет к морю адски. Пожить в Ялте или Феодосии одну неделю для меня было бы истинным наслаждением. Дома хорошо, но на пароходе, кажется, было бы в 1000 раз лучше. Свободы хочется и денег. Сидеть бы на палубе, трескать вино и беседовать о литературе, а вечером дамы…» (5, 218). -Искушаете… А что бы еще пожелали? Именно нам? А.П. (еще раз улыбнулся): «Будьте здоровы. Дай Вам Бог хорошего аппетита, покойного сна и кучу денег» (3,65). - Да, так Вы заканчивали свои знаменитые письма! А еще? «Да хранят Вас небо, солнце, луна и звезды» (5, 164). «Будьте хранимы Господом Богом и всеми его силами небесными» (4, 59). Ваш А. Чехов. И подпись – с большим крысиным хвостиком (так он ее называл). Что ж, может быть, это – главное. Имейте высокие цели – и кучу денег. Будьте здоровы. И будьте хранимы. И еще – наслаждайтесь! Это мой новый очерк в "Неделе"