Отсюда этот босховский Байконур в последние предполетные недели. Слякоть. Сырость. Бодряческие заклинания подопытных лейтенантов, один из которых, самый безмятежный, легкий и, вероятно, самый тупой, откликается на имя Юра. Собаки. Пепелища бывших лагерей. Слоняющиеся туземные солдаты в вечной стойке «зю» (стойка «зю» - это такая искусственная армейская горбатость с целью максимально втянуть озябшие пальцы в рукава шинели и посредством постоянного напряжения отогреть стынущие лопатки; в мировом кино в той же позе ходил Носферату). Шлагбаумы в пустыне, где дорога угадывается только по вдавленности грунта, заполненной жижей: длинная полоса сплошной лужи от горизонта, заканчивающаяся шлагбаумом. Тренировочная база в брошенной церкви. Мерзлые уродцы из ссыльнопоселенцев. Реквием.
Отсюда знаковая неспособность забеременеть у его женщины.
Отсюда реестр интеллигентских свершений: искусный в аллюзиях Герман будто проводит прощальный смотр-парад русского большого кино для избранных. Папиного. Доктор едет на велосипеде по талой воде, аки посуху, - это Тарковский, использовавший метафору хождения по воде аж дважды: в «Ивановом детстве» и «Зеркале». Решительный очкастенький мальчик сердито подводит к авгуру маму - чтоб спросила у знающего и не трусила. Это папины «Двадцать дней без войны». Зарок «Подниму велосипед на дыбки - все будет хорошо» - оттуда же («Будет подряд три взрыва и тишина - значит, выживу»). Встреча в зазеркалье с усопшими родителями - уже из оголтело любимого русским разночинством Феллини и частично из Хуциева. Грузинское происхождение, приподнятая неприкаянность, всеобщая женская любовь и флейта с клапанами - конечно, из Иоселиани, «Жил певчий дрозд» (интересно, сколько очков в Венеции накинуло фильму это непредумышленное «Я грузин»? выгодно быть грузином в Европе через месяц после кровавой русской агрессии). Беспорядочная хаотическая болтовня в пространство - из Муратовой. Прическа Хаматовой «Жанна д‘Арк» - 1971 - из панфиловского «Начала», оно тогда только вышло. Сокуров с дикими очами, Панфилов с мощными плечами, Хуциев с дерзкими речами - все проскочило перед нами, все побывали тут.
Тело в кузове - опять из папы. «Мой друг Иван Лапшин». «Хрусталев, машину!» Глазами в небо.
Те - выжили.
Этот - нет.
Мораль, квинтэссенция отношений с родиной были заявлены уже в начале. Подходил к интеллигенту приблатненный туземный мальчик и молча плевал под ноги. Брал, так сказать, на арапа.
Схавал - брысь под лавку.
На коньках плясать, рекламные тексты писать, репетиторствовать, гламуриться.
Большие дела кончились - а для маленьких и шестерки сгодятся.