Русская жизнь. Потребление (январь 2008)

За время со встречи в Дубровнике у меня связь с Северянами не прекращалась. Она выражалась в стихотворной переписке. Они писали мне строчки, начертанные нрзб., но твердой рукой заправских поэтов; я посылал им свои неуклюжие вирши - каждый по способности. Жена моя называла наше жилище «подвалом Кривого Джимми», а Северянка написала мне в стихах что-то обвеянное тонким сочувствием, но все же дело там происходило где-то «у кривой сосны». Я в то время телесно был еще прям, как ель. Поэтому «кривость» какая-то очевидно таилась в моей измотанной душе. Но прямая или кривая, какая-то душевная связь между нами сохранилась.

Мы встретились как старые друзья. Марийка, жена моя, была намагничена в этот вечер. Она только что познакомилась с «Игорь Васильевичем»; но «Игоря Северянина» она знала давно. Она была гимназистской старших классов, когда он стал «повсеместно обэкранен». Известны впечатления молодости:

Воспоминанья юных дней…
Они всех поздних дней сильней,
В душе таясь, мгновенья ждут,
Когда вновь сердце разожгут.

И вот властитель этих юных впечатлений, вот он, живой, перед ней, вот он в подвале Кривого Джимми, чья кривизна, очевидно, прискучила. А Игорь Васильевич, как я уже, кажется, говорил, не разочаровывал в «Игоре Северянине». И вот… И вот они уютно объединились. Жена просила его прочесть те юные, прежние игорь-северянские стихи - цветы, которыми он прославился и прельстил многих. А он, хотя и стыдился их немножко «на эстраде», но внутри - сердечно, тайно их любил. Обоим было поэтому приятно: у них была «общая молодость».

То отвращение, которое моя жена выказала «какому-то Полевому», отчасти в этот вечер стало мне ясно. Ее литературные вкусы формировались под дуновением игорь-северянской лиры. А он, если сделать из него «синтезическую» выжимку, был вызов старым формам. «Полевой» для моей жены был символом отжившей манеры. Северянин был ангел трубный какой-то нови.

«…» Мне кажется, Северянка все видела и все понимала.

Пленительность эстонки;
Глубины, что без дна;
И чувства, что так тонки…

Беззвучна и бессловесна была наша с ней партия в том квартете, что звучал в этот вечер в «подвале Кривого Джимми». Впрочем, была и музыка, ощутимая на слух.

Пока жена хлопотала по хозяйству, я удобно, чтобы они могли отдохнуть, устроил гостей на низкой тахте. Она была крыта большим ковром, вывезенным мною из самого сердца Боснии, там я тоже был и тоже философствовал «…»

Я рассказывал им о своеобразной поэзии Босны; но вовремя остановился, за минуту перед тем, как гости заскучали, я принес музыку. Да, самодельные некие гусли; их чаще называли бандурой:

Взяв бы я бандуру…

«…» У меня не было денег, чтобы иметь рояль или завести радио.

Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет…

Бледные губы Северянки улыбались, а зеленые глаза говорили без слов. «…»

* * *

Птички певчие улетели. Больше я их не видел и не увижу. По крайней мере, Игоря Васильевича. Игорь Северянин умер. Последнее, кажется, его произведение была книжечка «Медальоны». Это было сто сонетов. Сто портретов в стихах. Огромная галерея лиц, в том числе и современников. Там должен быть и мой, скажем, профиль, китайская тень, силуэт. Ах, дружба! Как и любовь, ты величайшая ценность. Но истина иногда страдает, когда ты ее заключаешь в свои объятья.

Мой неизвестный читатель! Прошу вас не верить тому, что вы сейчас прочтете.

* * *

Игорь Северянин обо мне

В. В. Шульгин

В нем нечто фантастическое! В нем

От Дон Жуана что-то есть и Дон Кихота…

Он прислал мне это на обороте своей фотографической карточки. Я заключил ее в двухстороннее стекло и повесил у своего письменного стола в подвале Кривого Джимми. Естественно, повесил лицом в комнату, чтобы он смотрел на меня своими добрыми глазами, когда я пишу плохие стихи ему или его жене. А текстом, то есть моим «медальоном», повесил к стене, из понятной скромности. Не имея его, то есть медальона, постоянно перед глазами, я его не выучил как следует; в одной строчке начало совсем забыл; а в общем сонет сохранен моей памятью достаточно точно. В «видах восстановления истины» я обязан был и это сделал, исправив «медальон» Игоря Северянина по существу; я сохранил его размер и некоторые рифмы. Вот мое исправленное:

В. В. Шульгин сам о себе