Русская жизнь. Первая мировая война (август 2007)

С тем, что терроризм - явление медийное, давно никто не спорит. Действительно медийное, а какое еще? Закон с некоторых пор запрещает СМИ предоставлять террористам трибуну - то есть бородатый злодей, обещающий перед телекамерами всех зарэзать, навсегда стал достоянием истории. Что-то похожее не так давно произошло с рекламой пива - в ней запретили использовать «образы людей». Но реклама мало того что никуда не делась, так еще и стала более яркой и запоминающейся, потому что ролик с образами людей любой дурак снимет, а ты попробуй без людей - это требует особого мастерства.

Есть ощущение, что и террористы, подобно авторам рекламы пива подстраиваясь под очередные антитеррористические меры, стали более изобретательными. И достигнутый убийством и взрывом в Орджоникидзевской эффект - списание на ваххабитов ответственности за то, что русские не возвращаются в Ингушетию, - вполне мог как раз и быть той целью, которую преследовали организаторы терактов. А значит, пресловутые Магомед-Башир и Хас-Магомед тут либо совсем ни при чем, либо действуют заодно с людьми, которых при всем желании в ваххабизме заподозрить очень трудно.

Собственно, именно поэтому нет совершенно никакого резона делать несчастных обитателей Орджоникидзевской героями добротного хорошего репортажа. Зачем? Все и так слишком очевидно и слишком жутко.

Евгения Долгинова В чистом виде

Белорусские подвижники восстанавливают Первую мировую

Я не знаю, какая сила в мире могла нас спасти! Свыше сорока минут восьмидюймовая батарея противника на совершенно точном прицеле буквально уничтожала нас с методичностью сверхчеловеческой, зверской. Несколько сот десятипудовых снарядов превратили нашу батарею, наш прелестный уголок с шашечными столиками, скамеечками, клумбами и дорожками, в совершенно черное, волнистое, вспаханное поле.

Валентин Катаев, «Под Сморгонью»

Сотрудница краеведческого музея рассказывает про Радзивиллов, владельцев здешних просторов, и Медвежью академию. Иностранные визитеры очень огорчаются, когда слышат, как воспитывали ярмарочных медвежат: ставили в яму на решетку, снизу поджигали, получались танцы-шманцы, - неслыханная, говорят, жестокость! На музейном потолке цветут невероятные торты - фарфор-фаянс, розовое на золотом, наследство ранее обитавшего здесь магазина. Под этими клумбами, рядом с пацифистскими коллажами местных народных художников совсем нездешними выглядят мотки колючей проволоки - русской и немецкой, почти не проржавевшей за девяносто с лишним лет. У нас двугранная проволока, у немцев же четырехгранная, вдвое толще, - и непонятно на первый взгляд, какие плоскогубцы ее возьмут, здесь, кажется, нужна пила-болгарка. (Потом я прочитаю письмо немецкого офицера с Западного фронта: «Солдаты противника падали буквально сотнями, но продолжали идти стройным порядком и без перерыва вплоть до проволоки второй линии германских позиций. Лишь достигнув этого непреодолимого препятствия, выжившие поворачивали вспять и начинали отступать».) Немецкая вещность - традиционно прочная, долгоживущая: где у нас было дерево - у них бетон и камень, и до сих пор стоят «быки» - бетонные опоры мостов, возведенных для переправ, и сохранились укрепления, и находятся снаряды; все живо, все цело. Вообще, как говорил полковник Лигута, «если сильно захотеть, можно всю Белоруссию пройти по окопам - либо немецким, либо русским, - не выходя из них, только перепрыгивая через дороги». Эта земля, которая последовательно: Российская империя, потом Польша, с 39-го года Советская Белоруссия, а ныне Республика Беларусь, переполнена материальными свидетельствами Первой мировой - самой неотрефлексированной войны XX столетия.