Русская власть. Опыт деконструкции

И в этом, и в прочих походах он проявляет себя не просто как отважный, но очень умелый воин. Святая Земля? Тамплиеры? Европа? Впрочем, это уже зона гипотез, не основанных ни на каких документах. И мы в нее не пойдем.

Мерлоны и белый клобук

Но если есть гибеллинская идея, должна быть где-то рядом и гвельфская. И она явно являет себя во враждебном Андрею Новгороде – республике, где высший магистрат – Архиепископ (он и судит, и курирует дипломатическую сферу и даже земельные отношения), и где какая-либо сакральность светской власти вообще отрицается. Князя могут призвать, и могут изгнать, используя, со временем, фактически, как кондотьеров вольные итальянские города.

Характерный момент – мерлоны (зубцы) Кремля много позже итальянские мастера исполнят в виде ласточкиного хвоста (знак гибеллинов – убедитесь в Вероне той же). Относительно кремлевских зубцов, даже серьезные историки дают совершенно несерьезное объяснение: мол, итальянские мастера прикинули, что великий князь Иван III уж точно папу Римского не чтит, значит, сделаем «хвостатые». Но в Средние века к символам относились максимально серьезно. И значит, этот гибеллинский знак нечто реально означал и для московского владыки, через триста лет после смерти Боголюбского.

«Повесть о Белом клобуке», судя по всему, возникает уже после возведения краснокирпичных Кремлевских стен. Но она – своеобразный ответ на это утверждение московского могущества. Как ни странно, часто ее рассматривают в одном идейном ряду с теорией о «Москве Третьем Риме». Но она ей прямо противоположна.

Вникнем: «В то время в Великом Новгороде архиепископом был Василий, постничеством и всякими добродетелями прославленный. И вот однажды ночью, когда молился он Богу, присел отдохнуть и, чуть задремав, увидел он явственно ангела Господня, кроткого видом и светлого лицом, который предстал перед ним, в белом клобуке, очень похожем на те, что носят монахи. И, перстом руки своей показав на главу свою, тихим гласом изрек: “Василий, клобук этот белый, что видишь ты на моей главе, из Рима. В давние годы христианский царь Константин создал его для ношения на голове во славу римского папы Селивестра. Но господь-вседержитель не позволил быть тому в тех землях из-за впадения в ересь скверных латинян. Ты ж поутру гостеприимно выйди из города встречать посланцев патриарха и тот ковчежец, что несет епископ; в нем на золотом блюде белый клобук такой, как видишь, – прими его с благочестием. Этот белый клобук знаменует собой светлое воскресение Христа через три дня после распятия. И носи отныне клобук на своей голове, и все остальные после тебя архиепископы также пусть носят его на голове. А заранее его тебе потому показал я, чтобы ты уверовал и потом уж не сомневался”. И, сказав так, исчез».

Естественно, наутро сон сбывается: «И долго потом из многих городов и царств приходили в Великий Новгород люди и словно на чудо какое дивное взирали, видя архиепископа в белом клобуке, и поражались снова, и во всех странах и царствах рассказывая».

То есть повесть сия о том, что первосвятительская святость переносится из Рима в Константинополь, а из него – в Новгород. И ровно о том же, кстати, предание о чудесном перенесении Тихвинской иконы Божьей матери из Константинополя в Новгородскую землю. Москва ни в одном случае и не поминается, так же, как и великий князь.

То есть, опять же, никоим образом не утверждаем, что легенда эта отражение неких контактов с гвельфами (хотя, в Новгороде, кто только ни бывал). Но очевидно, что здесь провозглашается сакральность града на Волхове, причем, чисто священническая по своему генезису. Никакого имперства и в помине!

Надо отметить, что с жестким и концептуальным противостоянием Священства и Царства русские люди познакомились очень рано. Через посредство несчастной внучки Ярослава Мудрого, родной сестры Владимира Мономаха, Евпраксии Всеволодовны, в европейских источниках Адельгейды. Она оказывается буквально в эпицентре конфликта императора и папы, причем, опят же в Вероне.

В 80-х годах XI века она выходит замуж за Генриха Штадена, маркграфа Саксонской Северной марки. Тот был не чужой человек русским князьям – родственник жены великого князя киевского Святослава Ярославича, Оды. Вскоре после свадьбы Генрих умирает. Но Евпраксию-Адельгейду замечает тезка ее усопшего супруга, император Священной Римской империи Генрих IV. 14 августа 1089 года магдебургский архиепископ Гартвиг в Кёльнском соборе обвенчал их.

Но Генрих был персонаж очень непростой. Он давно и яростно боролся против примата папской власти. И всего за два года до свадьбы перенес страшное унижение – босой и во власянице вынужден был идти каяться в папский замок Каноссу. И породил тем самым крылатое выражение «пойти в Каноссу». У него не было выхода – понтифик Григорий VII отлучил его от Церкви. И соответственно, германские князья могли совершенно с чистой совестью отказаться ему повиноваться. Что многие и не замедлили проделать.