Русская судьба, исповедь отщепенца

Я попал в армию, может быть, в самый худший момент и, может быть, в самые тяжелые условия. Страна готовилась к войне с Германией. Все прекрасно понимали, что пакт о взаимном ненападении, подписанный с Германией в 1939 году, был лишь отсрочкой начала войны. Военные столкновения с Японией и Финляндией показали, что советская армия не готова к большой войне. В высшем руководстве, надо полагать, решили усилить подготовку армии к войне. Но исполнили это на советский лад. Начались перетасовки в командном составе, аресты, расстрелы. Для солдат ухудшили питание и одежду, утяжелили службу. Во главе армии поставили кавалериста Тимошенко. В армию призвали молодых людей со средним и даже высшим образованием, но направили их не в подразделение с современной техникой, а главным образом в кавалерию и пехоту. Лишь перед самым началом войны и уже в начале войны образованных ребят стали направлять в артиллерию, танковые войска и авиацию. В кавалерийских частях были целые эскадроны и дивизионы солдат со средним и высшим образованием. Когда я накануне войны попал в танковый полк, я оказался единственным в полку военнослужащим со средним образованием. В кавалерийском полку, с которого я начал военную службу, вооружение и обучение было такое же, как в кавалерийских частях в Гражданскую войну. К нам в полк поступило новое автоматическое оружие. Но оно было законсервировано в складах. Мы с ним не умели обращаться. Уже в армии нам показали фильм о будущей войне, в котором, с одной стороны, предвосхищалась роль телевидения, а с другой, сохранялось устаревшее представление о главной роли кавалерии. Тимошенко вспомнил лозунг Суворова "Тяжело в учении, легко в бою". И нас начали так мучить бессмысленными учениями, что мне даже моя кошмарная прошлая жизнь стала казаться раем. Когда в 1962 году появилась повесть А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", она не произвела на меня никакого впечатления, так как первые месяцы моей службы в кавалерии были гораздо более тяжелыми, чем описанная Солженицыным жизнь заключенных.

Я не хочу этим сказать, будто нас специально мучили и унижали. Ни в коем случае! Были, конечно, отдельные командиры, которым доставляло удовольствие мучить и унижать подчиненных. Но они были исключением. И они старались скрывать эти свои качества. В массе же своей командование от мала до велика руководствовалось самыми благородными принципами. Система мучения и унижения возникала вопреки воле и желаниям людей из самой организации армии и условий службы. Я не могу сказать ни одного плохого слова в адрес даже самых свирепых начальников лично. Но одно дело - личные качества и желания начальников, и другое дело - результат совокупной деятельности всей системы начальников и подчиненных, причем как части общества коммунистического типа. Наблюдение этого явления на материале армии способствовало тому, что я этот подход перенес на общество в целом. К концу армейской службы главным объектом моей критики стал не лично Сталин, а сталинизм как явление социальное. Тогда я его воспринимал еще как сущность коммунизма вообще, а не как исторический период.

Ниже я расскажу несколько эпизодов моей довоенной армейской жизни. Они дадут более наглядное представление об армии того времени и о моей жизни.

ПРИБЫТИЕ В ПОЛК