Русская судьба, исповедь отщепенца

Несмотря ни на что, внешне я выглядел энергичным, веселым и жизнерадостным. Такую форму отношения к невзгодам нам прививали в семье с рождения. У нас в семье много смеялись. Смех был в некотором роде защитной реакцией от убожества и жестокости бытия. В школе благодаря стенной газете я стал считаться прирожденным юмористом, и я воспринял эту роль. Иногда она меня заносила слишком далеко. В 1935 году был опубликован проект новой Конституции. Опубликован для всеобщего обсуждения. И его, конечно, обсуждали повсюду. Считалось, что его сочинил лично Сталин. И мы обсуждали его на уроках и на всякого рода собраниях. Я и еще двое моих товарищей затеяли игру в конституцию - сочинили свою шуточную конституцию. Согласно нашей конституции, лодыри и тупицы имеют право на такие же отметки, как и отличники. Самые плохие ученики имеют право поступать без экзаменов в самые лучшие институты. Самые глупые и безнравственные люди имеют право занимать самые высокие должности. Народ обязан восхвалять все решения властей. Вот в таком духе мы сочинили целую школьную тетрадку. Выпустили даже свои деньги, на которых было написано, что на них, в отличие от капиталистического общества, ничего купить нельзя. Эффект от нашей конституции был колоссальный. В школе началась паника. Появились представители органов государственной безопасности. На нас кто-то донес. Нас исключили из школы. Но мы отказались от авторства. По почерку нас уличить не могли, так как мы написали текст печатными буквами. Расследование длилось две недели. В конце концов нас восстановили в школе и дело замяли.

Это был самый крупный случай политической сатиры в мои школьные годы. Я уже тогда стал проявлять склонность к шуткам на социально-политические темы, но к менее опасным, чем наша конституция.

ИДЕЙНЫЙ "ЗАПОЙ"

В 1936 году в Москву приехала сестра Анна с братом Николаем. У старшего брата было уже двое детей. В нашей комнатушке стало жить восемь человек. Я стал готовить уроки в библиотеках-читальнях имени Тургенева или имени Грибоедова. Это было удобно также с точки зрения чтения книг. Кроме того, можно было заводить новые интересные знакомства. В это время я стал увлекаться философией, а также идеями социалистов-утопистов. Я читал сочинения Вольтера, Дидро, Руссо, Гельвеция, Гоббса, Локка, Милля. Прочитал "Государство Солнца" Кампанеллы, "Утопию" Т. Мора, "Икарию" Э. Кабе. Читал Сен-Симона, Фурье и Оуэна. Мое увлечение стало известно в школе, учителя истории и литературы отнеслись к нему отрицательно: они считали, что мне еще рано такие книги читать. Я предложил им проэкзаменовать меня, но они отказались - они сами эти книги не читали. Одновременно я запоем читал художественную литературу. Моими любимыми героями стали отважные одиночки, не обязательно революционеры. Просто мужественные люди, ведущие в одиночку борьбу против каких-то сил зла. Затем я стал увлекаться литературой о "лишних людях", которые тоже относились к категории одиночек, а также книгами анархистов и об анархизме. В читальнях меня признали как одержимого книгами и пускали в книгохранилища, где я часами просматривал книги и выбирал заинтересовавшие меня. Невозможно подсчитать и перечислить все книги, которые я прочитал. Многие из них я перечитывал по несколько раз, в том числе книги Гюго, Бальзака, Стендаля, Мильтона, Свифта, Гамсуна, Франса, Данте, Сервантеса... Нет надобности перечислять имена - я перечитал всех великих писателей прошлого и признанных еще живших тогда писателей, переведенных на русский язык. А в те годы в Советском Союзе начали издавать и переиздавать все лучшие достижения мировой литературы. Люди, занимавшиеся этим (в их числе М. Горький), делали великое дело, произведя для нас отбор всего наилучшего и избавив нас от поисков настоящей литературы. Русскую литературу мы изучали в школе. Хотя ей и придавали хрестоматийный и пропагандистский вид, школьные уроки приучали нас к серьезному чтению, к анализу литературных произведений и вообще к отношению к литературе как к самой большой святыне человеческой цивилизации.