Русская судьба, исповедь отщепенца

Как это ни странно на первый взгляд, жестокость в отношении миллионов людей в сталинские годы сочеталась с поразительной заботой о миллионах других людей. Причем число таких, кто чувствовал эту заботу, намного превосходило число тех, кто становился жертвами насилия и репрессий. Забота о людях проявлялась в организации просвещения, образования, развлечений, обучения профессиям, спорта и в улучшении бытовых условий. Хотя последнее было незначительным по нынешним понятиям, людьми той эпохи они воспринимались как грандиозные. Каждое снижение цен проводилось по всей стране как массовое мероприятие и переживалось как праздник. А главное люди освободились от пут собственности и ото всего того, что вносила в их жизнь власть денег. Люди на самом деле почувствовали себя во многих отношениях свободными. Уже в сталинские годы стали ощущаться такие блага коммунизма, как гарантия удовлетворения минимальных жизненных потребностей и уверенность в завтрашнем дне. Пропаганда умело использовала это и усиливала эффект достоинств коммунистического образа жизни. Для миллионов людей жизнь в их трудовых коллективах на первых порах компенсировала все их потери. Коммунизм приходил в мир прежде всего как искушение. За блага коммунизма приходилось платить. Но эта плата еще воспринималась как временные трудности. И опять-таки тут мы имеем пример реальной диалектики: чем лучше становились условия жизни, тем слабее становились соблазны коммунизма. В послесталинские годы уровень жизни населения поднялся сравнительно со сталинским периодом настолько, что, если бы в тридцатые годы нам рассказали об этом, мы не поверили бы. Но люди уже изменились. Изменились их претензии к жизни и представления о хороших условиях. И соблазны коммунизма утратили свою силу.

ИСТОРИЧЕСКОЕ ТВОРЧЕСТВО

Как я писал, уже в 1939 году мне было ясно, что социалистическая революция не изобретает коммунистические (социалистические) социальные отношения как нечто совершенно новое, что те социальные отношения, которые становились всеобъемлющими и доминирующими после революции, в той или иной мере и форме можно было наблюдать и в дореволюционной России. Я имел в виду прежде всего образование гигантской армии всякого рода начальников и разрастание государственного аппарата власти и управления. К концу сталинского периода я еще более укрепился в этой мысли. Однако теперь я обратил внимание на другой аспект исторического процесса. И понять его мне помогли мои занятия логикой. Дело в том, что отношения между людьми существуют и сохраняются совсем не в том же смысле, в каком существуют и сохраняются люди, вступающие в такие отношения. Например, отношение между начальником и подчиненным существует, если существуют какие-то люди, вступающие в это отношение. Эти конкретные люди могут исчезнуть, а само отношение сохранится, если появляются другие люди, вступающие в такое же отношение. Государственный аппарат может сохраниться как элемент структуры общества и социальных отношений, хотя все люди, ранее олицетворявшие его, могут быть уничтожены, хотя он может быть перестроен радикальным образом. Он сохранится в другой форме и в форме организации других людей. Социалистическая революция уничтожила капиталистические и феодально-помещичьи отношения, уничтожив классы частных собственников и создав условия, когда стало невозможно появление людей, вступающих в эти отношения. Но она создала условия, благоприятные для социальных отношений, которые стали базисом нового общества. Процесс превращения их в базис общества и процесс изменения всех аспектов жизни общества применительно к новому базису оказался длительным процессом исторического творчества многомиллионных масс населения. Сталинский период был периодом творческим в самом строгом смысле слова, какими бы ни были результаты творчества и как бы мы к ним ни относились. Тогда все создавалось заново - организация коллективов, система управления, идеология, культура, человеческие типы, формы поведения, ритуалы и процедуры мероприятий, юридические нормы и т. д. Когда процесс в основных чертах завершился, продукты исторического творчества миллионов людей стали восприниматься как нечто само собой разумеющееся. И даже отъявленные прохвосты и дураки почувствовали себя в состоянии и вправе критиковать самый трагический, но самый творческий период истории своей страны. Десталинизация страны, принеся людям облегчение, означала вместе с тем переход к рутинно-заурядной истории, особенно сильно проявившейся в брежневские годы. Горбачевская попытка вернуть страну в состояние исторического творчества масс подобна попытке взрослого человека вернуться в состояние юности. Она напоминает мне бабье лето перед наступлением холодной осени и зимы.