– Эти паразиты, препараты, – стала разъяснять бабуля, – разрушают иммунную систему в человеке, производят гормональные нарушения. У женщин может голос грубеть, усы расти, бороды. У мужчин – груди. Кости размягчаться, волосы выпадать и не только на голове.
Ого! Лапкин мысленным взором обежал своё плоское тело и успокоился: волосатость как будто бы не пострадала ещё, грудь не выпадывает из майки, наоборот, впалая. Даже обрадовался. Оглянулся.
Тётенька, что сзади него стоит, губой волосатой дёргает, на подбородке волосики пощипывает. И как будто бы глаза помутнели, словно бабулька намёк неприличный в её сторону сделала; мол, вы, голубушка, уже деградируете, факт на лице, и голосище – любой паровоз перекроете…
– А главное, от этих препаратов у человека в мозгу нарушения происходят. Дебилизм развивается. Евросоюз от этих ножек и крылышек давно отказался.
– И правильно! – заявила тётенька сверху. – А мы жрём, что попало, потом скотинеем.
– Мутируем, – поправляет бабулька.
– А я чо говорю? – воскликнул продавец. – На рынок ходите, граждане, на рынок. За живым, за свежим мясом! – бросил окорочок на тарелку весов. – Во! Как в аптеке. От сорока болезней мясо. Верьте на слово, брехать не буду.
И все вновь его единодушно поддержали.
– Вы знаете, сколько бомб Америка на Балканы сбросила? – спросила бабуля. – Э-э… – и осуждающе покачала головой, как Пете показалось, на бестолковость людскую. Перед умными женщинами Петя тоже робел и уважал их. А бабуля отвечала: – Ровно столько, сколько этих крылышек и ножек было заброшено в Россию. Только там, в Югославии, людей за раз истребили, а нас постепенно-постепенно, через продукты питания…
– О-го-го! – проржала возмущённо тётенька басом, и люди, что за ней стояли, тоже подвывать стали. И Петя Лапкин едва не заскулил в общем хоре. Почувствовал, как сатанеет от такой подлючей любезности со стороны наших новых друзей по капиталистическому сообществу.
А продавец стал успокаивать.
– Если вы, граждане, – говорит, – у меня мясо будете брать, то ни одна холера вас не возьмёт. Верьте слову! Оно и от дебилизмы, и от шизофренизмы и прочей онанизмы излечит. Честно слово! А вот от волосатости – не скажу. А впрочем… – покрутил шмат на вилке. – Мясо, гля, какое… – и отчего-то оскалил зубы, как кот на собачатину, промяукал: – Мя-у!
Народ одобрил хозяйское мясо смехом.
– Мы же эти бомбочки им и окупим, - продолжала бабуля, - крылышками, ножками и прочими частями куриных тел. Ещё и фонд какой-нибудь откроем, имени Бушев. Потому что из нас уже дебилов сделали. Ума-то не стало.
Тут тётенька хлопнула себя по боку, и Петя уловил запах нафталина.
– Вот что творят проклятые капиталисты с угнетёнными народами! – Похоже, назревал митинг протеста.
– Ага, нашли дураков! – послышались голоса уже за спиной тётеньки. – Раскатали губищи!
– Пущай вначале закупят ГЗМ – губо-закаточную машинку.
– Не-ет, мы ещё не совсем…
– Вначале Балканы, потом нас долбить будут.
– Нас бомбить не надо, – успокаивает бабуля, – нас постепенно изводить надо, травить, дешевле обойдёмся, потом – бери голыми руками. Или отлавливай сетями, как собак чумовых.
Предприниматель как-то не к месту по-собачьи взвыл:
– Гау-у-у!..
Но на этот раз его никто не поддержал. Тоску навеял этот вой, а не смех. Тут его юмор не оценили.
А тем временем за разговорами очередь продвигалась. И Петя в растрёпанных чувствах подходил к прилавку.
Прилавок чистый, его мужик время от времени протирал тряпкой. Хозяйственный, чистоплотный, к такому продавцу и в другой раз подойти не побрезгуешь.
На прилавке противень, весы со стрелками, с двумя гирьками. Универсальные. Мужик бросит кусок на тарелку, и стрелка тут же покажет: сколько и почём. Продавцу только озвучить остаётся вес и цену:
– Три кило. Пять… – а дальше, страшно даже цену называть.
Петя, в который раз в кармане рубли металлические перетирал: хватит – не хватит? – гадал.
Мяса мало. Петя вначале, как к прилавку подошёл, даже забеспокоился: опять, как в прошлый раз, получится! Пришёл, повидал, глаза напитал…
Но нет. Мужик, как только в противне заканчивается мясо, раз и подложит его откуда-то из-под прилавка. Раз и подложит. Косточки, когда окорочок. И уж совсем Петя успокоился, когда бабулька стала мясо вилкой поддевать. Теперь-то уж точно достанется. Много ли бабуле надо, даже на двоих с котом?
А бабуля мало того, что шибко грамотная, так она ещё и дотошной оказалась.
Подцепит кусок на вилку и рассматривает его. То одним боком повернёт, то другим. Прямо, как за границей. С куражом. С капризом. Смотреть тошно. Хватала бы мясо, какое попало, да и отваливала. Так нет, она ещё принюхивается.
И котик носиком потянул. Раз-другой, да как зафыркает! Как зашипит! И заскочил по воротнику бабкиному ей на шею. Та шмат бросает и за кота.
– Кис-кис! Ты куда?!. – за хвост со своего загривка стаскивает. А киса аж из себя из собственной шкурки выворачивается. Глаза бешенные, пасть красная, когти… – того гляди, Пете в лицо вцепится.
Лапкин от него в сторону отпрянул с испугу.