Он поднял на меня глаза полные муки и затаенной боли. Я его таким давно не видела. Пожалуй, только в детстве, когда умерла бабушка. У меня все сжалось внутри в комок. Вихрем проскочила мысль, что мы с дедом остались одни на всем свете. Нет у нас никаких близких, кроме нас двоих, кого бы мы боялись потерять. Дед тяжело вздохнул и ткнул пальцем куда-то на прикроватную тумбочку.
– Откуда ЭТО у тебя?
Я проследила взглядом за его пальцем. На старом полированном дереве поблескивала небесной лазурью голубая бусина на кожаном шнурке, которую мне на пожаре всунула в руку баба Феша, сумасшедшая деревенская колдунья.
Глава 9
Я от недоумения похлопала на деда глазами.
– Деда, а чего ты так расстроился? Мне ее баба Феша на пожаре в руки сунула и сказала что-то невразумительное. Я и не помню даже толком ее слов. – Слегка слукавила я.
Дед сидел и недоверчиво глядел на меня. Ох, грехи мои тяжкие! Знал он меня, как облупленную! С самого детства знал. Никогда у меня не получалось соврать ему. Он, как будто, чувствовал мое вранье. Но, сейчас, я решила твердо стоять на своем. Мол, ничего не знаю, ничего не ведаю. Я не я, и хата не моя. Ничего более похожего на мои чувства из народной мудрости в тот момент я больше припомнить не смогла.
Дед еще поглядел на меня немного, выискивая в моем лице что-то, понятное ему одному. Потом, тяжело вздохнул, и уронил руки себе на колени, сразу как-то съежившись. И я только сейчас увидела, как он сдал за эти последние годы. Острая жалость тугим комком встала в горле. Я опустилась перед ним на колени, стараясь заглянуть ему в глаза.
– Деда, ты чего? Что тут такого, в этой бусине? Ты ее уже видел раньше? Что-то знаешь об ЭТОМ?
Дед посмотрел на меня с какой-то неведомой мне мукой в глазах. Кряхтя, поднялся со стула.
– Пойдем ка, внуча, ужинать. Ты сегодня целый день где-то носишься. Голодная, поди…
Я очень хорошо знала своего деда. Настаивать на немедленном ответе, или задавать новые вопросы сейчас было бесполезно. Дед характер имел твердый, как кремень. Если уж молчит, то с него клещами ничего не вытянешь. Но, сейчас был совсем другой случай. Я понимала, что ему нужно время, чтобы обдумать ответ. Поэтому покорно поплелась с ним в большую комнату, заменявшую нам и столовую, и гостиную, и кухню.
Он, было, принялся сам накрывать на стол. Но, руки у него дрожали. Когда он пару раз уронил ложки, а потом, едва не разбил тарелку, я, чуть ли не силой, усадила его за стол. И взялась сама хлопотать.
В нашей семье был такой негласный закон. За столом, во время еды мы не говорили не о каких делах и не обсуждали никакие проблемы. И сейчас, дед не собирался нарушать это правило. Он сосредоточено смотрел в свою тарелку и неторопливо жевал. Но, как бы он ни старался сделать вид, что все нормально, и ничего не произошло, я-то отлично видела. Кусок не лез ему в горло. У меня, как-то, тоже с аппетитом разладилось. Но я усердно махала ложкой, изредка поглядывая на деда.
Наконец, этот фарс, под названием «семейный ужин» был окончен. Дед положил ложку в пустую тарелку. Я вскочила и засуетилась, убирая грязную посуду и накрывая стол для чая. За чаем говорить дозволялось. Поэтому, налив ему полную кружку горячего, крепкого, ароматного, чая я уселась напротив и уставилась на него преданными глазами. Дед покряхтел немного, посопел, испытывая мое терпение, которого и так уже не осталось. Прокашлялся пару раз. Глянул на меня из-под лохматых бровей. К этому времени, я, чуть ли, не плясала на стуле, как будто, сидела на еже. Под его строгим взглядом я замерла, перестав елозить и стала дышать через раз, боясь пропустить хоть одно слово.
– Это бусина принадлежала твоему отцу. – Сказал он без особых вступлений.
Я, конечно, знала, что с открытым ртом сидеть за столом не принято. Но, услышанное мною, не оставляло мне шансов соблюсти все правила приличия. Я открыла рот и во все глаза уставилась на деда. А он, будто не замечая моего ошарашенного вида, спокойно продолжил.