Русь. XI столетие

Сыновьям гончар велел натаскать дров к очагу, сам с женой устанавливал высохшую посуду на решётку горна. Муж подавал, жена расставляла. Как-то Несда ненароком толкнул опарницу и корчагу, после чего из горна пришлось доставать черепки. С тех пор жена, назвав его медведем, посуду в горн устанавливала самолично.

– Тебе только свистульки укладывать, – ехидно отбрыкивалась от протестующего мужа.

Поначалу Несда противился, но жена знала толк в обжиге, посуду расставляла правильно. Откуда это у неё, за ним подсмотрела или нашептал кто?

Несда спустился к очагу, мельком глянул на сыновей. Те жались к стене, наблюдая за действиями отца. Обжиг – хитрость, словами не научишь, надо видеть, чувствовать. Приготовив растопку, Несда устремил взгляд на коло, вырезанное из сосновой доски, с рогатой бычьей головой в центре, коснулся двумя перстами лба, опомнился, хекнув, сплюнул.

«В ночи Велес идёт по Сварте, по молоку Небесному, идёт к своему чертогу. А на заре возвращается к воротам. Там мы ждём его, чтобы зачать песни и славить Велеса от века и до века. И славить его храмину, которая блестит многими огнями. И становится всё жертвенницей чистой. Это Велес научил Праотцов наших орати землю, засевать целины, и жать снопы колосистые, и ставить сноп при огнище в доме, и почитать Его, как Отца. Слава Велесу!»

И отец, и дед, и прадед попервах читали молитву покровителю всех ремественников, потом зажигали огонь в горне. Без неё нельзя. И посуда потрескается, и звона не будет.

Но молитва молитвой, да за огнём самому следить надобно, тогда и Велес поможет. Сыновья ушли спать, не в силах преодолеть дремоту. Несда остался один, присел на лавку, развлекался сполохами памяти.

Когда-то, радуясь первенцу, собрав с кружала остатки глины, Несда научил Рознега лепить свистульки. Первая свистулька, вылепленная детскими ручонками – кривобокий петух, издававший сиплые звуки, – долго хранилась на полке с оберегами. С тех пор так и повелось, после Рознега свистульки лепил Завид, теперь лепит младший. Свистульки валялись по всему дому, болтались на поясках у всех детей. Малые гончары досаждали взрослому за работой, но Несда не отмахивался от сыновей. Дабы из них выросли добрые гончары, пальцы должны чувствовать глину. Для этого нужно лепить, лепить и лепить. Лучшие свистульки, прошедшие строгий отбор, радуя сыновей, брал на торжище.

После заутрени Феофил полаялся с Евстафием, начальствующим над хлебопёками и всей кухней. Ночью пролетел косохлёст, во дворе стояли лужи, ветер срывал с листьев дерев холодные капли. Истопники опять высыпали золу под открытым небом, а не стаскали под навес, как многажды указывал Феофил.

– Далась тебе зола! – кричал Евстафий. – Что под навесом лежит, что открыто – всё равно зола.

– Голова твоя дубовая, – гневался старший стекольник. – От воды зола силу теряет. Толку от той золы, что под дождём лежала, никакого.

– Что там зола, что там, – упорствовал Евстафий.

Инока раздражали поучения послушника, хотя и носившего уже монашескую одежду, но ещё не принявшего малую схиму и потому, по монастырскому порядку, стоявшего гораздо ниже.

Келарь Феодор, привлечённый перебранкой братий, прикрикнул на Евстафия и подошедшего на его зов Феофила:

– Хватит вам которатися! Гневаетесь, то грех! Тебе Феофил, по чину положено с покорностию выслушивать наставления всякого мниха.

– Да я что ж, я с радостию всем наставлениям внимаю. Так не о том же речь, келарь. Тебе же ведомо, по указанию преподобного Феодосия мы стекло варим для мусии, коей украшают Софийский собор. Для стекла поташ надобен, в нём сила. Под дождём сила из золы с водой уходит, доброго стекла не сваришь.

– У Бога сила, – упрямо стоял на своём Евстафий. – Захочет Господь, даст силу, захочет, отберёт.

Феофил с досады взмахнул руками:

– Экий ты! Господь нас всякими ухищрениями наделяет, в том и есть Его сила. А вы ленитесь десяток шагов сделать и на Бога киваете.

Келарь посмотрел на насупленное лицо Евстафия:

– Гордыня тебя одолела, Евстафий. Преподобному скажу, пускай епитимью наложит. Прав стекольник, делай, как он велит. Украшение Софийского собора – то богоугодное дело, никаких трудов для него не пожалеем.

Досталось и Феофилу:

– Чрезмерно гневлив ты, брат. Не криком, молитвой, молитвой надо. Коли сам не можешь, подойди к старшим, к преподобному подойди.

Феофил вернулся в стеклодельню. Гордий на очаге выпаривал поташ, в мастерской Ермила готовил припас для смеси. Мерным ведёрком Феофил засыпал в творило песок, дроблённый прокаленный свинец, добавил поташ, для зелёного цвета – горсть медных кусочков, кивнул помощнику:

– Перемешай как след, пойду к преподобному за благословением.

Наскоро перекрестившись, стекольник осторожно приоткрыл дверь. Обычная молитва игумена не нарушала тишину. Феофил вгляделся в полумрак – пустая келья слабо освещалась лампадой у иконы Спасителя и малым оконцем. Так же осторожно, словно опасался нарушить покой обиталища игумена, Феофил прикрыл дверь, отправился на поиски преподобного. По обычаю, не одно дело в монастыре не должно вершиться без его благословения.