Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Геродот, включивший скифов во всемирную историю (и создавший науку всемирной истории), передал скифское предание: «Как утверждают скифы, из всех племен их племя самое молодое» (Геродот IV, 5). Далее следует миф о рождении трех первопредков скифов от первого человека Таргитая, сына Зевса (скифского Папая) и дочери реки Борисфен (Днепр). От братьев Липоксая, Арпоксая и младшего Колаксая произошли все скифские племена. Геродот уже не вполне доверял мифу, но привел понтийский греческий вариант этногонии скифов: Геракл, совершая один из подвигов (угоняя коров Гериона), уснул в холодной Скифии, завернувшись в львиную шкуру; кони из его колесницы были похищены обитавшей в пещере девой со змеями вместо ног. Змееногая богиня обещала вернуть коней, если герой вступит с ней в брак. После соития она предрекла, что родит трех сыновей, им Геракл оставил свои лук и пояс. Тот, кто сможет натянуть лук и препоясаться, должен править страной. Лук смог натянуть младший брат Скиф, от него ведут свой род скифские цари.

Этногонический миф скифов проанализирован Д. С. Раевским (2006): этногония начиналась с космогонии (ср.: Элиаде 1987), брака земли и неба (Геракл был сыном Зевса, змееногая богиня в пещере символизировала хтонический мир); три брата в индоевропейской традиции воплощали сферы космоса (библейская параллель позволяет считать этот сюжет универсальным). Мотив победы младшего брата в состязании за власть позволяет понять, почему Геродот приписывал скифам утверждение, что они — самое молодое племя. В действительности скифская этногония передает архаический миф о происхождении племени от божественного первопредка в центре мифологического космоса (от брака неба и земли). Скорее этому мифу соответствует предание, сохранившееся у позднего римского автора Юстина: «Скифское племя всегда считалось древнейшим; впрочем, между скифами и египтянами долгое время происходил спор относительно древности племени» (Геродот: 207, прим. 139). Племенной автохтонный миф помещает свое племя «настоящих людей» в центр мира, где совершается священный брак неба и земли, бога и хтонического существа (см. работы М. Элиаде, В. Н. Топорова и др.)[31].

Этот примитивный миф не удовлетворял уже Геродота, создававшего историю и больше доверявшего преданию, повествующему о вытеснении скифами киммерийцев из причерноморского Боспора (Геродот, IV: 11–12). Всемирная история — взаимодействие народов мира, как варваров, так и эллинов. Так архаический миф из истории (этногонии) трансформировался в этнографию. Автохтонный племенной миф преодолевался в то же время (сер. I тыс. до н. э.) в библейской традиции, где три сына Ноя стали праотцами всех народов мира.

Заметим, что, в отличие от античной и средневековой польской хронографии, ПВЛ не обращается к античному наследию, хотя первым русским летописцам известны были Хронограф по Великому изложению, переводные Хроники Иоанна Малалы и Георгия Амартола: византийская хронография была ориентирована на проблемы соотнесения библейской и античной (римской) истории (см.: Бибиков 1998; Водолазкин 2008)[32]. Первые русские книжники отмечали особое достоинство нового крещеного народа. Библейская генеалогия потомков Ноя снимала проблемы мифической древности того или иного народа: все «языки» возникли в начале истории, после Вавилонского столпотворения, и поиски славян среди этих языков, естественно, занимали составителя Начальной летописи (см. главу I). Разыскания о происхождении собственно руси Начальная летопись основывала на преданиях о правлении первых князей, используя династическое предание и «официальные источники», в том числе договоры руси с греками Х в.

Изучение официозной историографии в процессе становления исторической науки (методов критики источников) обнаруживало тенденциозность историков, особенно близких правящей элите. Облик «внимавшего равнодушно добру и злу» летописца, созданный А. С. Пушкиным, остался в истории романтической литературы. Знаменитый исследователь летописных сводов А. А. Шахматов писал накануне революционных событий 1917 г., что «рукой летописца управлял в большинстве случаев не высокий идеал далекого от жизни и мирской суеты благочестивого отшельника, умеющего дать правдивую оценку событиям, развертывающимся вокруг него, и лицам, руководящим этими событиями, — оценку религиозного мыслителя, чающего водворения Царства Божия на земельной юдоли — рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы» (Шахматов 2003. С. 538). Не менее скептически звучат слова В. О. Ключевского о варяжской легенде как об историографической конструкции — «очень недурно комбинированной юридически постройке начала Русского государства» в летописи (Ключевский, т. 1. С. 155).