Данное свидетельство Плещеева многое проясняет. Получается, что еще в XVIII веке терские казаки владели Грузией или значительной ее частью. А потому, естественно, именовались ГРУЗИНСКИМИ ДВОРЯНАМИ. Слово «дворяне» в русском языке того времени означало правящее сословие. «Грузинские дворяне» – те, кто правит Грузией. По свидетельству Плещеева, это были ТЕРСКИЕ КАЗАКИ. Некоторые из них были родом даже не с Кавказа, а, например, из Астрахани. Поэтому МАМЕЛЮКИ-«ГРУЗИНЫ» – все те же МАМЕЛЮКИ-КАЗАКИ. Только в первом случае имелись в виду казаки запорожские или донские, во втором – терские и гребенские.
О том, что слово «грузины» используется сегодня в ином, отличном от прежнего смысле, писал, в частности, исследователь XIX века Иван Шопен в своей книге «Новые заметки на древние истории Кавказа и его обитателей» (Спб, 1866). Шопен пишет: «Объяснив таким образом все придаточные названия, которыми так НЕПРАВИЛЬНО и так продолжительно именовали и именуют страну, известную у нас под именем ГРУЗИИ, остается сказать, что из тамошних туземцев никто не признает ни одного из сих наименований (Грузины, Georgiens, Джорджаны, Газраны – Авт.), считая их в отношении себя совершенно чуждыми. Они безусловно называют себя Картвелами или Картули, а землю свою – Картли» (с. 210).
Даже в современном грузинском языке Грузия называется не «Грузией», а «Сакартвело», грузины же – «картвели». Ничего общего с историческими грузинами, упоминаемыми в старых документах – то есть с терскими и гребенскими казаками, – современные «грузины»-картвелы не имеют.
«Грузинами» нынешних грузин назвали в Санкт-Петербурге после завоевания Грузии в первой половине XIX века. Отождествление исторических грузин с картвелами – историческая подтасовка времен династии Романовых. В свете нашей реконструкции совершенно ясно, зачем это им понадобилось. После разгрома Пугачева в конце XVIII века (см. нашу книгу «Пугачев и Суворов. Тайна сибирско-американской истории») руки Романовых впервые дотянулись до Кавказа, одного из последних оплотов старого Русско-Ордынского правления. Скорее всего, у власти там еще оставались гребенские казаки, именуемые в документах XVI–XVIII веков грузинами. Вероятно, именно с ними в первую очередь и воевали Романовы во время жестокой и кровопролитной Кавказской войны.
Уничтожив гребенских казаков и изобразив эту войну на бумаге как якобы войну исключительно с чеченцами и «прочими татарами», Романовы заявили, что Грузия, мол, «добровольно присоединилась к России по воле грузинского народа». При этом роль «грузинского народа» была отведена картвелам. Подобно тому, как примерно в то же время, в конце XVIII века, роль летописных пермяков была отведена коми-зырянам, летописных вятичей – населению отдаленного города Хлынова, переименованного при этом в Вятку, и т.п. См. наши книги «Новая хронология Руси» и «Библейская Русь».
7. О русском и татарском языках
Вернемся к книге Плещеева. Он описывает любопытную сцену, показывающую, в частности, что терские казаки – они же грузинские дворяне – прекрасно знали не только русский, но и татарский язык. Показательно, что самому Плещееву, офицеру романовских войск, а также сопровождавшим его западноевропейцам, это «безобразное использование русскими казаками татарского языка» очень не понравилось.
Плещеев рассказывает, как по просьбе «мамелюка-грузина» Зюльфигар-Бея терский казак и грузинский дворянин Осип Парамонов устраивал «непростительные бесчиния», а именно – ПЕЛ ТУРЕЦКИЕ ПЕСНИ. Этим он вызывал глубокое негодование члена российского посольства, пруссака, господина Клиненгау.
Плещеев пишет: «Господин Клиненгау, природный Прусак … Его НЕСКАЗАННО ПЕЧАЛИЛО, что Бей за столом преклонял прозьбами бывшаго с нами Терского Козака Осипа Париаманова петь Турецкия песни. Он считал все сии безчиния непростительными, думая, что Бей воспитан по княжески, согласно с воспитанием Европейских Принцов» (Плещеев, с. 7).
Итак, Плещеев свидетельствует, что терские казаки, они же грузинские дворяне, прекрасно владели татарским (турецким) языком. И даже пели турецкие песни.
Старый обычай терских казаков говорить В СВОЕМ КРУГУ по-татарски был отмечен и Львом Толстым в его известном рассказе «Казаки (Кавказская повесть)». Причем – с тем же самым нескрываемым оттенком неприязни, что и у Плещеева. Толстой пишет: «Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски».
Поразительно, как одинаково неприязненно относились и Толстой и Клиненгау и Плещеев к тому, что русские православные люди – терские и астраханские казаки, – говорили по-татарски. Причем не как на иностранном, а как на СВОЕМ языке, МЕЖДУ СВОИМИ.
Нетрудно понять источник этой неприязни. Романовские историки веками внушали русскому обществу, будто бы татарский язык – чужой для русских. Дескать это язык «плохих завоевателей», которые целых триста лет томили русский народ под «монголо-татарским игом». Это естественным образом вытекало из лживой романовской теории о монголо-татарском завоевании Руси.