Русь и Орда

— Не может такого быть! — крикнул сверху Юрка Сапожник. — Нешто мы не знаем своего государя? Не побег бы он от орды, особливо без битвы!

— Битва ему была близ Костромы, только побили его татары, и теперь он уходит от них с остатним войском.

— А не лукавишь ты, княже? — спросил со стены архимандрит Симеон Спасский. — Может, научили тебя татары так говорить, дабы пали мы духом и положили оружие? Не бери греха на душу, ведь русский ты человек, как и мы, и Господь тебе не простит такого!

— Да что ты, отче, мыслишь, на мне креста нету? — притворно возмутился князь Василий. — Истинно сказал я вам то, о чем вот уже два дня только и говорят в татарском стане. Сам я, вестимо, того не видел, однако думаю, что ордынские гонцы своего хана обманывать бы не посмели.

Ложь нижегородских князей звучала столь убедительно и правдоподобно, что почти все москвичи ей поверили. С минуту со стены доносился лишь невнятный гул голосов, потом князь Остей крикнул вниз:

— Пождите, послы, сейчас промеж собою потолкуем и тогда дадим вам ответ!

— Ладно, пождем, коли недолго. Да и чего тут много толковать-то? Дело и младенцам ясное: надобно вам покориться, покуда хан милостив, тем только и спасете себя и Москву от погибели!

* * *

— Ну, братья, как, сами станем решать дело али кликнем народ на вече? — спросил архимандрит Симеон у стоявших вокруг людей.

— Вече хорошо сбирать, когда есть время на споры да на разговоры, — угрюмо промолвил один из слободских старост, — а ныне иное: ханские послы стоят за воротами и дожидают ответа.

— Это истина! — крикнул кто-то из толпы. — Здеся налицо и князь-воевода, и оба московские архимандриты, и почти вся иная старшина. Нехай они, — лучшие люди наши, — вырешат дело промеж собой, а мы на том станем, что они скажут!

— Тому и быть! — поддержали другие. — С вечем и до завтрева дело не сдвинется! Пущай старшина решает!

— Добро, братья, — сказал архимандрит Симеон, — так оно и впрямь лучше будет, а потому с Божьим благословением приступим. Говори, княже, что мыслишь ты?

— Набольший воевода на совете сперва других слушает, а свое слово говорит последним, — ответил Остей.

— Коли так, починай кто-либо из меньших людей. Вот хот ты, Игнатий!

— По мне, братья, чего бы нам хан ни посулил, не отворять ему ворота, — без раздумий сказал Игнашка Постник. — Обманут нас басурманы! Будем обороняться до конца, авось приспеет государь наш на помощь.

— Держись за авось, покеда не сорвалось! — крикнули из толпы.

— Оно верно, этот авось дюже тонкий, на таком долго не удержишься, — промолвил староста Сурожской сотни [374] Сидор Олферьев. — Нешто ты не слыхал, что нижегородские князья-то сказывали?

— Не верю я тому! Лгут они!

— Может, и лгут, но на правду похоже. И ежели оно окажется правдой, а мы, тому не поверив, станем еще обороняться, понапрасну погубим и Москву, и себя, — сказал Олферьев. — Ведь мы не малые дети, небось кажный понимает, что сколько ни ерепенься, а долго нам супротив орды не выстоять. Ну, продержимся еще дня три либо от силы седмицу, а после татары все одно город возьмут и тогда не оставят в нем камня на камне. Да и людей всех побьют.

— Знамо дело, уж тогда пощады не жди, — поддержал кто-то из сотских.

— А коли ворота отворим и покоримся, думаешь, и вправду помилуют? — отозвался другой. — Татарве в таких делах не дюже-то верь! В торгу татарин тебя не обманет, а в ратном деле обман у них законом дозволен!

— Так ить тут еще дело-то надвое показывается: может, обманут, а может, и впрямь помилуют. А ежели ханской воли не исполним, тогда конец один!

— Чего там один! — крикнул Адам Суконник. — Небось четыре дня против орды выстояли, сколько она на стены ни лезла, почто же еще не постоять? Город наш крепок, а людей в нем эвон сколько! Коли спонадобится — и до зимы простоим!

— А есть что будешь? Через какую седмицу, не более, во всей Москве ни зерна не останется! Сколько ни хоробруй, а голод заставит ворота отворить!

— Тогда нам от того проку не будет. Коли уж отворять, так лучше сейчас!

— Истина! Ноне хан, гляди, и помилует, а завтра не жди!

— А как у нас и вправду с запасом-то? — спросил архимандрит. — Ты, княже, что о том скажешь?

— Что я о том сказать могу? Я человек пришлый, — ответил Остей. — Поспрошайте о том у Юрия.

— Врать не хочу, а толком того и я не знаю, — сказал Юрий Сапожник, увидев, что на него устремлены все глаза. — Запасу у нас было немало, особливо в боярских хозяйствах. Но народ, осерчав на бояр, домы их пограбил, — поди теперь узнай, куды оно ушло? Людей в город тожеть набежала тьма, доселева все пили и ели в кого сколько лезло, и что еще осталось — то один Господь ведает. Надо быть, на седмицу достанет, а впроголодь, может, и две продержимся.

— Вишь, как оно без настоящего-то начала обернулось! Ну а коли в деле порядку нет, так чего и ждать-то еще? Надобно теперь же мириться с ханом!

— Кобыла с волком мирилась, да домой не воротилась! Лучше подтянуть брюхо и стоять до конца, нежели своей охотой отдаться басурманам на расправу!

— Так ведь все одно не ныне, так завтра попадешь к ним в руки! Почто же их зря ярить-то?