Русь и Орда

Услышав эту весть, князь Федор Андреевич Звенигородский заволновался. Его не удивило то, что к нему не было из Москвы гонца: прямого призыва он ждать оттуда не мог, ибо его, как князя, не подчиненного Дмитрию, все эти дела, строго говоря, не касались, и он мог спокойно оставаться от них в стороне. Под владычеством Литвы он чувствовал себя неплохо: княжество его лежало вдали от приграничных областей и иных беспокойных мест, обычно служивших аренами войн; к тому же оно было невелико и какими-либо обременительными повинностями или обложениями ему не докучали. А всякие усобицы великий князь Ольгерд Гедиминович в своем государстве давно вывел.

По рождению Федор Андреевич был полулитовцем и близким родственником Ольгерда [307], а потому его ничуть не тяготило подчинение Литве, и до пятидесяти семи лет он дожил спокойно и внешне, и внутренне, находясь в добром здоровье и в полном ладу как с Ольгердом, так и со своей собственной совестью. Но с недавнего времени все это изменилось: он терпеть не мог двуличного и ненавидевшего Русь Ягайлу, по смерти Ольгерда объявленного литовским великим князем, и с нарастающей день ото дня силой сам начал ощущать себя русским.

Мысли его все настойчивей обращались теперь к Москве, и, если бы его княжество с нею граничило, он без колебаний поцеловал бы крест Дмитрию, вместе того чтобы подчиняться Ягайле.

«Но ведь через Карачевское либо Новосильское княжество не перескочишь, — размышлял он, — а они покуда остаются под Литвой. Старая лиса Святослав Титович Карачевский, вестимо, под нею и схочет остаться, ибо боится, что Дмитрей Иванович сгонит его с княжения и посадит в Карачеве дружка своего, Василёва сына от татарской княжны, которому и по совести и по закону там надлежит княжить. Ну, а Новосильский князь Юрий Романович — кто знает? Надо бы с ним по сердцу потолковать, может, вместе и перешли бы под руку Московского князя. По всему видать, Дмитрей Иванович государь настоящий. Русь такого давно ждала… Да он, поди, и сам наших земель долго под Литвою не оставит».

Находясь в таком настроении, Федор Андреевич, — едва лишь услышал, что Дмитрий поднимается на татар, — сразу решил, что пришло время и ему послужить Руси.

«То еще и лучше, что меня не звали, — думал он. — Сам приду, по своей доброй воле и стану о бок с братьями, чтобы никто не сказал, что в грозный для Руси час Звенигородский князь оставался почивать в своей вотчине, хотя и мог. А на Ягайлу — тьфу!»

Наскоро собрав ополчение из двух тысяч воев, он тотчас же выступил в поход, наказав старшему сыну своему Александру не мешкая собрать еще столько и вести их, следом за ним, на реку Пьяну.

Второго августа, пополудни, князь Федор со своим полком благополучно прибыл на мордовский рубеж, к месту расположения русского войска и был немало удивлен тем, что здесь увидел: на огромной поляне, с трех сторон окруженной лесом, а сзади омываемой рекой, в беспорядке было разбросано множество шалашей и шатров; возле них дымились костры, а в промежутках стояли телеги с грудами наваленного на них оружия и доспехов. День был знойный, — полуголые люди бродили меж шатрами, спали, растянувшись в тени деревьев, или, сидя кучками в холодке, бражничали и орали песни; река и берег были полны купающимися, — там стояли такой крик и гогот, что подъезжая к лагерю, Федор Андреевич услышал их за много верст. Все это весьма мало походило на воинскую стоянку, а скорее напоминало табор мирных кочевников, менее всего помышляющих о возможной встрече с противником.

«Ну и дела, — брезгливо подумал князь Федор. — Не ждал я увидеть такое в войске у князя Дмитрея! Ведь ежели налетят татары, тут никто и оружия своего сыскать не успеет, как всех посекут. Хоть бы уж стан свой поставили на том берегу, под защитой реки, а то нет, вылезли на вражью сторону да и поразомлели, ровно свиньи в болоте!»

Между тем к голове звенигородского отряда, остановившегося на берегу реки, начали отовсюду стекаться любопытные, пошли обычные приветствия и расспросы. Предоставив отвечать на них своим дружинникам, Федор Андреевич спросил у одного из подошедших боярских детей — где стоит шатер великого князя Дмитрия?

— Князя великого Дмитрея Ивановича с нами нету, — ответил боярский сын. — Он еще из Нижнего воротился в Москву. А набольшими воеводами у нас князь Иван Дмитриевич Суждальский да родич его князь Семен Михайлович.

— Стало быть, это не московская рать тут стоит? — с облегчением спросил князь Федор.

— Вестимо, нет! Рать это суждальско-нижегородская, да еще с нами полки: владимирский, переяславский, юрьевский да муромский. Сила такая, что небось на три Арапши хватит, не то что на одного, — хвастливо добавил боярский сын, бывший уже в заметном подпитии. — А Москве тут и делать неча!

— Так вы, значит, не на Мамая вышли?

— Нет, княже. Мы тут поставлены заслоном против царевича Арапши. Он со своею ордой ныне сбирался напасть на Нижний, да, видно, прознавши про нашу силу, поджал хвост. А Мамай что? Дай срок, мы и Мамаю себя покажем!