Русь и Орда

Два года тому назад, когда боярская дума решала, как строить новый кремль и в каких землях искать умельца, способного руководить его постройкой, разгорелся жаркий спор: одни стояли за Византию, другие хотели строить по образцу немецких каменных крепостей-замков и звать зодчего немца. И тогда, неожиданно для всех, поднялся не любивший споров Федор Свибло.

— А на что нам немцы да греки? — негромко промолвил он. — Нешто у нас своих образцов мало? Вон хотя бы каменный кремль во Пскове: почитай, три века уже стоит и досе не сумели его взять те самые немцы, у коих вы теперь учиться хотите. Да и в Изборске не хуже. Есть и в иных заходных городах наших И все те кремли ставлены своими, русскими людьми.

Бояре подняли было Свибла на смех, но Дмитрию Ивановичу его слова пришлись по душе.

— Псковский кремль и вправду неплох, — сказал он, — да ведь надобно суметь такой сделать!

— Еще и получше сделаем. Без немцев и без греков, своими, русскими руками да умом.

— Ты, что ли, сделаешь? — насмешливо спросил старый боярин Босоволков.

— Хоть и я, — спокойно ответил Свибло. — Поеду во Псков и в иные каменные русские города, все обсмотрю и обмерю и выстрою не хуже, ежели великий князь повелит.

Бояре зашумели. Дмитрий был в нерешительности, но митрополит Алексей, перед словом которого привыкли склоняться все, неожиданно поддержал Свибла, и это положило конец спорам. Через несколько дней Федор Андреевич выехал во Псков и в Изборск, а младший его брат Александр — в Старую Ладогу и в Порхов для изучения тамошних каменных крепостей. Вернувшись несколько месяцев спустя с подробными записями и чертежами, они стали во главе строительства, многое еще додумали от себя и полностью оправдали оказанное им доверие: новый кремль получился на славу и Москве теперь не страшна была никакая осада.

— Ну что, Федор Андреевич, — спросил Дмитрий, когда боярин подошел и отвесил ему положенный поклон, — когда мыслишь управиться?

— К осени управимся, княже, — ответил Свибло. — Немного уже и осталось: с полуночной стороны, от самых Боровицких ворот, все башни выведены доверху, в Беклемишевой осталось лишь свести верх, Шешков свою тоже кончает. Более иных поотстала Фролова, да вот ведем теперь две новых, глухих, что ты велел добавить со стороны Москвы-реки.

— А Собакина как?

— Тимоха ее завершил. Ноне леса убирают.

— А ну, пойдем глянем.

Собакина башня стояла возле оружейного двора, в северо-восточном углу неправильного четырехугольника, образуемого стенами нового кремля. Несколько выступая из стен наружу, для удобства стрельбы, она представляла собой массивное круглое сооружение с выходящими на все стороны бойницами и плоской крышей, увенчанной по краю каменными зубцами.

Не доходя до нее шагов десять, Дмитрий остановился и обшарил ее сверху донизу внимательным, изучающим взглядом. Добрая работа! Камни тут подобраны один к одному и обтесаны гладко, будто выструганы. А оттого и вся башня кажется легче и стройней, чем другие.

Из ближайшей бойницы высунулась взлохмаченная русая голова на тонкой журавлиной шее и озабоченно поглядела наверх, где в это время здоровенный рабочий. с трудом удерживаясь на оголенных стропилах, готовился спускать тяжелую, заляпанную известью лесину.

— Эй, Кострома! Убьешься! — хриплым голосом закричала голова. — Обвяжись, дурило, веревкой да за зубец! С черта вырос, а все глупой, как дитё!

Заметив внизу великого князя, голова мигом втянулась в бойницу, а через минуту из башни показался и поспешно направился к Дмитрию и сам ее обладатель, мастер Тимофей Векшин. Вначале ему была поручена постройка другой башни, на восточной стене кремля. Но когда сын боярский Иван Собака, строитель угловой и наиболее ответственной башни, получившей его имя, сорвался со стены и поломал обе ноги, Векшин был переброшен сюда и много раньше, чем ожидали, завершил постройку.

— Будь здрав, Тимоша, — приветливо сказал Дмитрий Иванович. — Добрую башню ты вывел! Спаси тебя Христос, а я твоей службы не забуду.

— Рад служить тебе, великий государь, — земно кланяясь, ответил Тимоха.

— Все закончил?

— Все, княже. К вечеру леса уберем.

— Тебе от меня двадцать и пять рублев, а ватаге твоей пять ведер крепкого вина и день роздыху. Теперь ворочайся на свою старую башню и там потрудись тако же. Как ее завершишь, еще тебя награжу.

— Благодарствую, великий государь, спаси тебя Господь! А я послужу тебе, доколе живота хватит.

Дмитрий вошел в башню и по крутой каменной лестнице поднялся на ее плоскую крышу. Прямо перед ним развернулся неохватный вид на холмистое, покрытое лесами Занеглименье с разбросанными там и сям селами и монастырями; справа раскинулся захоронившийся в зелени обширный московский посад, отделенный от города широким рвом, идущим вдоль восточной стены кремля. От столицы во все стороны разбегались дороги: тверская, дмитровская, ярославская, владимирская, ордынская, серпуховская… Сколько их!