Русь и Орда

— Знали, князь. Но мы еще больше чтим архангела Михаила потому, что он темник Божьего воинства и покровитель храбрых.

— Темник? — засмеялся Хотет. — Ты что же, мыслишь, что небесное воинство устроено на подобие татарской орды?

— Я хотел сказать — воевода, князь, да слово-то не пришло сразу на ум, — смутившись, промолвил Арсений. Бросив взгляд на княжну, он заметил, что она, глядя на него с приязнью, весело смеется вместе со всеми. Ее лицо, теперь осветившееся, словно утренней зарей, показалось ему таким ослепительно прекрасным, что он поспешно опустил глаза.

— Воевода, это так, — сказал Иван Мстиславич. — И коли выбрали вы архангела своим покровителем, он вам беспременно против врагов поможет. Вот послушай, что приключилось однажды с родителем моим покойным, с князем Мстиславом Святославичем. Зимою как-то поехал он в лес с двумя своими людьми брать из берлоги медведя. Берлогу, вестимо, нашли заранее, подъехали близко на санях, слезли, обошли ее, подняли медведя и взяли его на рогатины без особой мороки. Ну стали те двое обдирать тушу, а отцу ждать наскучило, достал он из саней лук и туло [546] со стрелами и пошел побродить по лесу. Невдолге видит: сидит на суку здоровенный глухарь, но далеко, не достанешь. Наложил он стрелу на тетиву и стал подкрадываться; с глухаря глаз не спускает, под ноги глядеть неколи, ну и провалился в другую медвежью берлогу! Как почуял, что под ним зверь зашевелил, выскочил он из ямы, лук обронил, — да и зачем ему лук, когда он на медведя мало не верхом сел! Едва нож успел вытащить, а мишка уже из берлоги вылез, да на него! И на беду не встает на дыбы, чтобы можно было ловко ножом ударить, а налетел, как кабан, плечом родителя с ног сбил, одной лапищей наступил на руку, в которой нож был зажат, а другою рванул на груди кафтан и разодрал его до самого пояса. Отец с животом простился, помянул Христа и лежит недвижно, ждет, что зверь его сейчас вторым ударом прикончит. Но тот что-то медлит. Приоткрыл он глаза и видит: медведь морду нагнул и не то разглядывает, не то нюхает образок архангела Михаила, что родитель всегда на себе носил. Потом ступил тихонько в сторону, да и пошел себе в чащу, не сделав отцу никакого худа. Защитил, стало быть, от зверя святой архангел!

— Под медведем и мне случилось побывать, — промолвил один из бояр. — Выбил у меня из рук рогатину, да и насел. Полбока успел ободрать, покуда брат мой меньшой подбежал на помощь.

— Сказывают, коли упал, надобно прикинуться мертвым, — заметила княгиня, — тогда медведь не тронет.

— Ну это какой медведь! Бывает, что не тронет, а чаще того задерет насмерть и спасибо не скажет человеку, что смирно лежал. Так с Кирюшкой было, с брянским зверовщиком, сыном однорукого Федьки. Сорок девять медведей убил он на своем веку, пошел добывать пятидесятого и, когда уже наставил на зверя рогатину, посклизнулся и упал носом в снег. Ну тут уж иного не оставалось, как прикинуться мертвым, — только медведь, видать, не знал того обычая, о коем ты говоришь, княгинюшка, и мигом сделал из него настоящего покойника: расплющил голову, словно пустой орех!

Все пожилые гости наперебой стали вспоминать случаи, с кем-либо приключившиеся на охоте, и заспорили о привычках медведей. Это дало возможность молодым, сидевшим вместе на конце стола, завязать вполголоса свой собственный разговор.

— А тебе случалось ли убивать медведей? — спросил княжич Михаил у Арсения.

— Четырех уже взял. Их там много, в лесах на Неручи.

— И всех вчистую? Ни один тебя не драл?

— С первым помаялся. Не было еще у меня сноровки, — неловко сунул рогатиной, медведь с нее сорвался и на меня! Пришлось топором его бить, счастье что прихватил с собою. Однако он мне кафтан изорвать успел и плечо малость поранил. Ну, а других взял хорошо.

— И всех на рогатину? — спросила княжна, внимательно слушавшая их разговор.

— На рогатину, — зардевшись от счастья, ответил Арсений. — Ну а как же еще?

— А тут сейчас говорили: бьют и ножом.

— Ножом? А вот, я спробую, — сказал Арсений.

— Ой, не надо, я не к тому! — воскликнула княжна.

— Почто не надо? Я люблю так: если что сказал, сделаю беспременно. А тебе, княжна, шкуру пришлю с того медведя, коли будешь милостива принять ее.

— Приму, если рогатиной его убьешь, а не ножом.

— Ты лишь прими, — улыбнулся Арсений, — а чем я медведя бил, о том знать будем только я да он.

— А я доселева одного лишь взял, — с сожалением в голосе промолвил Михаил. — Да и то, коли говорить правду, подсобил мне непрошенно мой холоп и тем мне всю радость испортил. Хорошо бы еще пойти нынешней зимой!

— Вместе пойдем! — воскликнул Арсений. — Вот, как снег хороший ляжет, — того уж недолго ждать, — приезжай к нам на Неручь, нешто тут далеко? А я к тому дню велю нашим людям отыскать да заметить в лесу две либо три берлоги. Славно половничаем. Приезжай, княжич, будь ласков!

— Что ж, может, и приеду.

— Счастливые вы, что родились мужчинами, — вздохнула княжна. — Во всем вам простор и воля, а нам — сиди в четырех стенах да гляди, как жизнь стороною течет.