Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

Они набросились одновременно, с трёх сторон. По сути, тоже дурость, про себя отметил Рутгер: двое непременно помешают друг дружке. Так оно и вышло. И прежде чем Смитте успел ударить, а Вильгельм - метнуть второй клинок, Рутгер с запоздалым раздражением вдруг понял: всё кончено. Удар, удар, ещё удар - травник двигался молниеносно, неритмично, всё время оставаясь на одном и том же месте, только трижды поменял стойку - два раза резко и один раз перетёк. Пнул коротко ногою одного, ударил другого рукой с разворота, посохом отбил ещё один нож и посохом же отоварил Штихеля по голове. Лишь Смитте среди нападавших после этого остался на ногах, но травник крутанулся, как волчок, посох с гулом рассёк воздух, и здоровяк, как подкошенный, рухнул в кучу мусора. Его дубинка застучала по камням. Остановилась.

Тишина.

Лишь вывеска гостиницы скрипит на ветру.

Одно томительное долгое мгновенье травник оставался неподвижен, потом расслабился и опустил свой посох. Склонился над упавшими. И тут Рутгер сморгнул: творилось странное.

Лис принялся вертеться вкруг себя, быстро-пребыстро двигая руками, как будто бы крестил кого в восьмиконечный крест раскрытою ладонью, или протирал запотевшее зеркало. Нелепый жест, и от того вдвойне пугающий. Глаза травника были закрыты, губы шевелились. Воздух около него засеребрился, словно маленькие искорки водили хоровод. Потом их унесло в темнеющее небо, вихрем к дальним звёздам. А потом в тишине полночной улицы послышался далёкий, еле слышный шёпот голосов. Уже совсем было собравшийся выйти Рутгер передумал и попятился обратно в темноту проулка.

А травник повернулся к нему, опять как будто бы вгляделся в темноту слепым бельмом прикрытых век и вдруг сказал два слова:

- Уходи. Потом.

И больше - ничего. Подобрал мешок и плащ, и через несколько мгновений растворился в темноте, будто его и не было. Если бы не тела налётчиков, безжизненно лежащие на мостовой, можно было бы подумать, что здесь вообще ничего не произошло.

"Скрип-скрип", - скрипела вывеска гостиницы, как будто злорадствовала: - "Скрип-скрип... Доигрался? Скрип-скрип... Я же говорила..." Звук был тихий и назойливый, как мысли в голове у Рутгера. Ещё через мгновенье тучи разошлись. Проглянула луна, сегодня ночью - яркая и круглая до неприличия. Осветила дальний край проулка, вывеску гостиницы и три тела, распростёртых на мостовой. И ни единой рыжей головы.

Рутгер осторожно вышел из проулка.

Шляпа со злополучного Смитте слетела, и на его выбритой до блеска голове набухала огромная шишка. Лысина Смитте была такой круглой и блестящей, что не то что шишка, но даже брови на его голове выглядели несколько неуместно. Мордой вниз валялся Вольф с разбитым в кровь затылком. Чуть поодаль лежал Вильгельм, запутавшись в своей удавке. И Вольф, и Смитте были попросту оглушены, и лишь Вильгельм в своём стремлении подражать Ле Бару дошёл до конца.

Он умер молодым.

"Проклятие! - мысленно выругался Рутгер, пощупав у Вильгельма сонную артерию. - Как чувствовал: нельзя было их брать. Моя вина, мой промах: ведь можно ж было догадаться, что идём мочить не лоха. Сдаётся, мне одному бы больше повезло. Дерётся парень крепко, факт, но ведь и я дерусь не хуже. Только вот эти огни... И потом, его слова. Как он сказал?"

- Уходи... - задумчиво повторил он сказанное травником. - Потом...

Чего - "потом"? Закончим? Встретимся? Поговорим?

А может, "потом и тебя убью?"

Несмотря на то, что странный травник удалился, Рутгер почему-то чувствовал себя сейчас ужасно неуютно, как будто на улице кроме них был ещё кто-то. Зудел затылок, каждый миг хотелось оглянуться, а Рутгер уже привык доверять этому чувству, без которого профессиональный вор - не вор.

Неплохо было бы, подумал он, в другой раз взять с собою арбалет, хотя ходить с ним по городу в последнее время стало небезопасно: с приходом испанских наместников городская стража сделалась особенно строга и неподкупна. Он снова зыркнул в темноту замёрзшего проулка и задумчиво потёр ладонью подбородок. Хмыкнул.

- Кто же ты такой, а, парень?

Неожиданно поблизости и впрямь возникло шевеление. Рутгер схватился за нож, но это всего-навсего очнулся Смитте. Поднялся и сел. На удивленье ясными и немигающими глазами воззрился на Рутгера.

- Стрекоза летит, - объявил он. Рутгер опешил.

- Что?

- Стрекоза летит, крыльями трещит. Кого коснётся, тот не проснётся. М?

- Что, что? - вновь переспросил вконец растерявшийся наёмник.

- Паутина - зелёная, облако - белое, - охотно пояснил Смитте. - Рука синяя, бабочка - жёлтая, камень - красный. М?

По губам его блуждала беспричинная улыбка. Очень добрая улыбка, очень детская.

Слишком детская.

Как ни гордился Рутгер своей выдержкой, к такому повороту дел он оказался не готов. Впервые за весь этот вечер ему стало по-настоящему страшно.

За спиной его послышался смешок. Ужасно знакомый короткий смешок.

- Ну, что, - спросил сиплый голос, - выгорело дело? Или прогорело? Так-то ты держишь своё слово? Рутгер встал. Оборачиваться не хотелось.

- По-прежнему хочешь, чтобы я его убил? - процедил он сквозь зубы.

- А у тебя получится?