Румынская повесть 20-х — 30-х годов

По селу поползли разговоры: не худо бы, мол, призвать городского судью, пусть разбирается, как были проданы овцы. Помечена ли сделка в Дорне, есть ли у покупателей расписка на деньги, отданные Липану. Хозяева они справные, и никто не возводит на них напраслину, но бумаги все же следовало бы предъявить. Кто-то еще добавил, что покупателям положено назвать свидетеля или свидетелей, которые были при продаже овец и передаче денег. Всякому ясно, что именно эти чужаки свидетели и могли погнаться за Некифором Липаном и убить его, чтобы отобрать деньги, вырученные от продажи овец. Вполне возможно, что свидетели эти — люди вовсе незнакомые и ни Калистрат, ни Илие не встречали их больше. Пусть так — но могут же они рассказать, как выглядели свидетели, какие у них кони, одежда. И этого было бы достаточно, чтобы найти злодеев.

— И еще одна новость, дорогая Витория, — взволнованно продолжала госпожа Мария, — представь себе, Богзова краля ни с того ни с сего вспомнила про меня и пожаловала с визитом. Я не угощала ее — по новой моде — вареньем с холодной водой, как матушка попадья, зато предложила ей посидеть. И что бы ты подумала, милая Витория, ведь вспомнила-таки, что мы родичи, и сказала, что пришла ко мне узнать, откуда взялись эти дурные слухи про ее муженька. «Да мне-то как знать, — отвечаю. — Уж не дружки ли ваши сеют слухи, те, что так любят вас». Потом, гляжу, начинает выспрашивать меня насчет горянки с Таркэу, что, мол, у нее на уме. Я ответила, что ничего такого у тебя на уме нет, бродишь по дорогам и оплакиваешь мужа. Тут Иляна прослезилась и ну сокрушаться: зачем ты призвала ее мужа в примэрию, ведь после этого и пошли по селу всякие толки. Лучше бы ты зашла к ним домой. И вином бы тебя попотчевали, и доброе слово бы услышала — и помог бы тебе муж ее найти злодеев, если они есть. «Злодеи-то есть, — говорю я, — и недолго осталось, выведем мы их на чистую воду. А вот горянка действительно плохо сделала, что не пришла к вам в дом просить совета и помощи».

Госпожа Мария хитро улыбнулась. Молча улыбнулась и жена Липана.

— Так, с чем пришла, с тем, голубушка, и ушла, — продолжала госпожа Василиу. — Часа не прошло, гляжу — идет другая.

— И Гафица пожаловала?

— А как же — и Куцуева Гафица. Эта одевается получше первой, зато умишка поменее. Тоже пришла разузнать про то да се. И ей я тоже наговорила с три короба. Похвалила за одежду и пригожесть; только посокрушалась насчет тех слухов, что распускает о ней лучшая ее подруга. Сказать кто, не скажу, не хочу сплетни разводить, но это верная подруга, приятелева жена. «Иляна небось?» — «Да нет, говорю как бы нехотя, не Иляна». — «Вижу, не можешь притворяться — Иляна, конечно, жена Богзы. И что же она про меня нагородила?» — «Во-первых, говорю, — это совсем не жена Богзы; а во-вторых, ничего такого и не сказала: разве что все село, мол, знает, кто у тебя околачивается по ночам, когда муженек отбывает за овцами». Услышала она эти сладкие слова да как вскрикнет — муж мой прибежал из лавки. Это она про меня? А сама — образина, Богза ее из грязи вытащил! «Во-первых, милая, говорю я, речь не об Иляне». — «Нет, знаю я, на что она способна. В церкви глаз с меня не сводит, пропадает от зависти, что я так одета. Уж чем других оговаривать — на себя бы поглядела. Мой муж, когда выпимши, на меня не кидается зверем, не загоняет в угол, не избивает до полусмерти. И еще — моему-то не снятся дурные сны».

Хозяйка дома замолчала. Женщины переглянулись. У Витории веки задергались, лицо посуровело.

— Завтра наведаюсь к ним, — тихо проговорила она, — скажу — пусть простят, что потревожила муженьков. Конечно, хорошо бы узнать, кто был свидетелем, или увидеть расписки. Да теперь куда важнее — какие толки про это ходят. У меня, голубушка госпожа Мария, тоже припасены по твоему примеру подходящие словечки, чтоб позлить их, раззадорить: пусть выкладывают все как на духу. Если знают, уж непременно скажут. А нет — оставлю их с богом, зачем невинных людей обижать. Дело мое — мужа найти. И обряд исполнить по обычаю, как положено, чтоб душа его успокоилась. Во сне он поворотился ко мне лицом, значит — зовет.

Долго советовались они и придумали-таки лучший ход: господин Василиу пошлет завтра за Богзой и Куцуем — подписать контракт на продажу брынзы. Всю зиму они откладывали сделку. Теперь весна на пороге, самое время договориться. Пожалуют, значит, хозяева из Двух Яблонь, составят бумагу, получат задаток. Покупку положено обмыть, вот и посидят за стаканом вина. Георгицэ в это время притаится в малой хатенке на задворье. А женщины меж тем наведаются сперва к Богзе, — к Куцую. Или одна заглянет к жене Куцуя, другая — к жене Богзы, а потом поменяются. Слово за слово — пойдут расспросы, тонкие намеки, пока жены обоих овчаров не начнут извиваться как на раскаленной сковороде. Тут-то Витория и поймет, что известно женщинам о делах муженьков, даже о самых страшных, какие под клятвой поверены им тайны. А там можно будет ехать и искать дальше. Супруга же господина Василиу останется, чтоб крепче затянуть силки.