Румянцев-Задунайский

— Откуда пруссаков столько появилось? Мы же разбили их при Гросс-Егерсдорфе! Ну вот что, герои, — решил он, — с сей минуты командиром вашим будет подпоручик Ильин, и ваш долг повиноваться ему. Василий, — подозвал он адъютанта, — принимай команду. Сдашь их в полк, а потом разыщешь меня.

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — ответил подпоручик.

Румянцев с Захаркой поскакали на дым. Горела небольшая деревушка, стоявшая на берегу неглубокого овражка между двумя лесочками. Пожар никто не тушил. Жителей не было видно: должно быть, спасались в лесу. У деревушки отдыхала небольшая воинская команда во главе с веснушчатым молоденьким капитаном.

— Ваша работа? — показал Румянцев на пожар.

— Приказ фельдмаршала, — вытянулся перед ним капитан. — Сжигать все, ничего не оставлять врагу.

— Но разве враг нас преследует?

— Не могу знать, ваше высокопревосходительство.

— Где фельдмаршал?

— Отступает другой дорогой вместе с обозом. Версты три отсюда.

Румянцев решил немедленно ехать к фельдмаршалу.

Вечерело. Зарева пожарищ теперь уже были видны в разных местах. Да и поток отходивших войск стал гуще, стремительнее. Многие полки шли прямо по полям, вытаптывали озимые посевы. Это был не планомерный отход, это было похоже на паническое бегство.

Пропуская впереди себя большую колонну, Румянцев случайно увидел полковника Еропкина. Оба обрадовались встрече.

— Что означает сие отступление? — спросил Румянцев. — Неужели пруссаки успели выставить новую армию?

— Ах, Петр Александрович, — сокрушенно покачал головой Еропкин, — какая там армия!.. Всего-то два эскадрона ихних против нашего арьергарда. Они и нападать-то боятся, только примечают движения наши, а мы уж такое себе возомнили!..

Попрощавшись, Еропкин поскакал догонять полк. Румянцев поехал дальше своей дорогой.

Найти главнокомандующего не составило особого труда. Он наткнулся на его обоз сразу же, как только выехал на большую дорогу. Обоз охранялся двумя кирасирскими полками, сам главнокомандующий ехал впереди.

Фельдмаршал дремал в карете, обложенный пуховыми подушками, когда ему доложили о Румянцеве.

— А, граф… — высунулся он из кареты. — Очень рад, очень рад…

Сумерки скрывали выражение его лица, но голос выдавал в нем страх.

— Что-нибудь случилось, граф?

Румянцев доложил о выполнении задания.

— Ах да, да… переправы, — вспомнил Апраксин. — Очень хорошо, что готовы. Я всегда ценил вас, граф, за усердие ваше…

— Я весьма благодарен за высокую оценку скромных моих заслуг. Однако, пользуясь случаем, я хотел бы обратить внимание вашего сиятельства на чинимые разорения гражданскому населению. Всюду пожары.

— Гм, пожары… — на какие-то секунды смутился Апраксин. — Но это военная необходимость. Мы любой ценой должны лишить противника преимуществ, не дать ему закрепиться в селениях.

— О каком противнике идет речь? — изумился Румянцев. — О нескольких эскадронах? Дайте мне кирасирский полк, который сопровождает обоз, и я, клянусь вам, уничтожу эти вражеские эскадроны.

— Нет, граф, это невозможно. Не имеет смысла. Сражение, которое мыслите учинить, только бы нас задержало. А Неман уже рядом, к тому же, как вы изволили доложить, и мосты готовы.

Апраксин отодвинулся в глубь кареты, Румянцев понял, что ему ничего не изменить, сел на коня и поскакал разыскивать свои полки.

Авангардные части армии достигли Немана 13 сентября, а 15 сентября на западном берегу реки уже не осталось ни одного солдата. С этого дня фельдмаршалу можно было не бояться нападения неприятельских эскадронов: армия находилась в полной безопасности.

4

Во второй половине сентября здоровье императрицы стало поправляться. К Покрову дню она уже могла вставать с постели и даже позволяла себе заниматься государственными делами. Как не хотелось приближенным огорчать ее плохими вестями, а пришлось. Да и мыслимо ли было утаить от нее загадочную историю отвода русских войск с вражеской территории? Вокруг этой истории в Петербурге ходили разные толки. Одни говорили, что Апраксина подкупил через английского посланника Фридрих Второй, который-де дал ему за то, чтобы ушел из Пруссии, сто тысяч талеров. Другие видели в его шаге — выводе армии из Пруссии — желание угодить великому князю Петру Федоровичу, не желающему войны с Пруссией. Если бы, рассуждали сторонники этой версии, болезнь императрицы привела к смерти и Петр Федорович взошел бы на престол, он по достоинству оценил бы поступок главнокомандующего.

Узнав о самовольном отводе войск, императрица назначила расследование дела. Апраксина потребовали к отчету в Петербург, обязав сдать командование армией генерал-аншефу Фермеру. Апраксин выехал сразу же по получении указа. Однако до Петербурга не доехал: на полпути его остановили, взяли под стражу и приказали оставаться в Нарве, пока не подъедет следственная комиссия. Спустя некоторое время его снова усадили в карету и повезли в селение Четыре Руки, что недалеко от Петербурга, и заточили для ведения следствия в небольшом летнем дворце, принадлежавшем царской фамилии.