Келен вновь очутилась наедине со своими мыслями. Надо признаться, раньше она сильно недооценивала эту возможность.
«Что же, черт возьми, происходит?»
Спустя какое-то время Келен решила, что лучше всего сейчас ей пригодился бы глубокий крепкий сон. Но даже из этой бесхитростной затеи ничего не вышло: она переворачивалась с одного бока на другой, то и дело погружаясь в дремоту. Однако стоило ей лишь начать проваливаться в сон, как нечто, похожее на гигантский крюк, выдергивало ее из забытья, как рыбку из пруда. А еще часа через два Келен поняла, что ей ужасно мешают все ее конечности, как бы она их не положила – выходило неправильно и неудобно.
«Обычно все наоборот».
Совсем недавно ей хватило бы и пяти минут, чтобы заснуть мертвецким сном.
В течение следующих семи дней Келен приходилось выживать с несмолкающими комментаторами в своей голове. Вследствие этого за одну неделю она столько раз сказала слово «заткнись», сколько, наверное, не говорила за всю свою жизнь. Половину ругательств она старалась изрекать про себя, из-за чего ее лицо от несвойственного напряжения выдавало поистине сногсшибательные гримасы.
И не только она.
Одноклассники постепенно начали смотреть на нее с некоторой долей опасения и замешательства. В четверг рядом с Келен за парту опустился Оливер. Ей подумалось, что он снова хочет ее подразнить, пока не начнется урок, но к великому изумлению девочки, Карт не шелохнулся с места и после прихода учителя в класс.
– Послушай, Фаэр, прекращай, – тихо молвил он.
– Ты это о чем? – недоумевающе прошептала Келен.
– Начиная с нашего шахматного поединка, ты ведешь себя странно – я имею в виду даже страннее, чем обычно. Тебе к лицу гораздо больше идет вселенское уныние, чем эти злобные рожи, которыми ты пугаешь людей вокруг.
– Я не специально делаю их такими, – ощетинилась Келен.
– Серьезно? Тогда в чем проблема?
– Это не твоя забота, Карт.
– Хм, да на здоровье, – Оливер насупился и во время перерыва оставил ее в одиночестве.
День возвращения к Воскресшим был не за горами. Келен оттягивала его всеми возможными способами, ложась спать позже, а вставая – раньше. Но, как выразился однажды наблюдательный Энергия:
Основной проблемой была миссис Фаэр. После случая с испорченной одеждой Келен всю неделю, как могла, вела себя хорошо, не обедая даже в столовой, чтобы – упаси, боже – не посадить на свою старую застиранную рубашку пятно котлетного жира.
Келен сама толком не знала. Миссис Фаэр ни разу не поднимала на свою дочь руку, кроме тех случаев, когда это входило в форму воспитательного процесса. Она кормила ее, одевала, давала деньги на школьные обеды, общалась, проводила долгие беседы, стирала ее вещи, не будила по воскресеньям, часто на добровольной основе покупала шоколад, готовила блинчики, звала с первого этажа на еженедельный просмотр любимого обеими фильма, иногда водила ее по магазинам, в хорошем настроении называла ее «доченькой» и, пожалуй, очень любила. Все, как у всех. И без видимых причин для страха.
– Я не собираюсь врать ей вечно.
– Придумайте что-нибудь сами, умники! Я иду туда лишь потому, что иначе вы никак не заткнетесь.
Лишь накануне Келен вспомнила, что миссис Фаэр уже давно поспособствовала вполне реальному оправданию ее отсутствия. Поэтому под предлогом занятий историей девочка взяла у мамы разрешение отправиться воскресным утром в городскую библиотеку. Находилась она в центре города, что было весьма кстати, ведь миссис Фаэр довольно долго провожала Келен сверлящим взглядом из окна, дабы убедиться, что ее дочь действительно направляется в сторону автобусной остановки.
Любой транспорт в выходной день ходил с большими интервалами, и Келен пришлось померзнуть, старательно втянув голову в плечи. За плечами висел рюкзак, в нем тряслись половина плитки шоколада, маленькая, размером с ладошку, бутылка воды и в придачу – запасная рубашка, в которую Келен намеревалась переодеться сразу же после того, как попадет в лес.