Руководящие идеи русской жизни

Вестник Европы недоволен степенью несогласия П.А. Столыпина со взглядами редактора Московских Ведомостей. «Нельзя не пожалеть, — говорит он, — о том, что он (П.А. Столыпин) находил рассуждения г-на Тихомирова прекрасными в теории. Не заслуживает наименования учение, отрицающее обязательность закона для самого законодателя (?). Оно не только фальшиво в самом корне: оно чрезвычайно опасно, постоянно грозя послужить исходной точкой для актов, несовместных с природой государства (?). После крупного поворота в государственной жизни всегда наступает период неустойчивого равновесия, всегда носится в воздухе идея регресса не только в деталях, но и в целом. Допустить, хотя бы отвлеченно, правомерность такого регресса, значит увеличить шансы катастрофы. Прочная охрана приобретенного требует веры не только в его необходимость, но и в справедливость».

Эту-то веру в «справедливость» «приобретений», сделанных единомышленниками Вестника Европы в государственной жизни России, подрывает учение г-на Тихомирова, почему оно и «опасно».

Прежде всего нельзя не заметить, что, излагая какое-либо учение, не мешает не приписывать автору того, чего он не говорил. Письмо Л.А. Тихомирова покойному П.А. Столыпину — у всех перед глазами (Московские Ведомости, № 207). Никакого отрицания обязательности закона для законодателя оно не содержит. В письме категорически сказано: «Понятно, что все время, пока Верховная власть поддерживает существование именно данного строя, означенные ограничения составляют законную норму». Где же тут отрицание обязательности закона для законодателя?

Само собой разумеется, что закон обязателен для законодателя более, чем для кого-нибудь иного. Но вопрос, поднимаемый г-ном Тихомировым в письме П.А. Столыпину и много раз раньше того рассматривавшийся в разных трудах его, состоит в соотношении прав власти Верховной и властей управительных. Вестнику Европы хочется утвердить «веру» в справедливость «приобретений» революции, так чтобы нравственное чувство не допускало нас вырваться из положения, бедственные стороны которого обрисованы в письме Л.А. Тихомирова П.А. Столыпину. Но тут идет вопрос вовсе не о «справедливости», а о разуме государственности, о той «природе государства», о которой Вестник Европы упоминает для красоты слова, но которую немедленно оставляет в стороне.

Между тем в том запутанном положении, которое охватило Россию, нашим гражданам необходимо более всего понимать законы государственности, ибо их темнота для русского ума и была причиной всех недостатков в нашей конституции 1906 года.

Лет 15 тому назад основными вопросами государственного права у нас интересовались только те, которые думали о перевороте нашего государственного строя и, понятно, изучали право тенденциозно, с заранее предрешенными выводами. Не только публика вообще, но и образованнейшая часть ее была захвачена революцией врасплох, и неясность представлений о Верховной власти мы увидели даже среди лиц власти, которым предлежало обрабатывать новые основные законы. Что касается публики в широком смысле, то она проявляла неспособность разобраться даже в таких азбучных вопросах, как юридическая неограниченность Верховной власти и ее фактическая ограниченность. Впоследствии, когда на эту неподготовленную почву стали проникать идеи Еллинека о «самоограничении» Верховной власти, они породили лишь ряд новых недоумений… Туча их тяготеет над умами и до сих пор, препятствуя на каждом шагу доброму устроению учреждений.

Они проявляются и в вопросе о праве Монарха как власти Верховной изменять существующие основные законы. Логика, приводящая к этому странному вопросу, такова. Монарху, обладавшему всей полнотой Верховной власти, было угодно дать основные узаконения, ограничивающие Его собственные права. Это было дело самоограничения Верховной власти, но раз оно произошло, — никакое новое изменение основных законов будто бы не может уже иметь места иначе, как в порядке, указанном Основными законами 1906 года. Порядок же этот предоставляет почин подобных изменений исключительно Императору, но вместе с тем требует также одобрения Государственного Совета и Государственной Думы для возникшего по инициативе Императора изменения.

Положение получается как бы безвыходное. Даже и теоретически можно заранее предвидеть, что Основные законы, выработанные столь быстро, даже и при превосходном персонале кодификаторов не могут быть чуждыми просмотров, несогласованности и других недостатков, требующих исправления. В отношении же законов 1906 года среди всех, их рассматривавших, существует общее убеждение в их чрезвычайном несовершенстве. А между тем нет сомнения, что невозможно придумать таких исправительных комбинаций, которые объединили бы в себе одобрение Думы, одобрение Государственного Совета и утверждение Императора.