Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых

Гуляли у Подползиных не первый день. Хозяева славились большой гостеприимностью, если кто со своей бутылочкой заглядывал да со своей закусью. И потом, разгулявшись, не могли остановиться неделю, а порою и подольше. Меняя изо дня в день путем естественного отбора состав выпивох, но сохраняя в активе не успевающий трезветь костяк.

Лидуха очнулась на неразобранной хозяйской кровати, лежащая поверх покрывала. Кофточка была расстегнута напрочь, пуговки на платье – тоже, старенький бюстгальтер сдвинут на сторону, обнажая Лидухину грудь, сохранившую по некой природной прихоти округлость формы точно такую же, как в девичестве.

Рядом храпел какой-то мужик, вроде бы Серёнин приятель с завода. Имени мужика Лидуха не помнила.

«Он, что ли, меня расстегнул? – подумала Лидуха. – А где Серёня?»

Осмотрев себя и не обнаружив более никакого ущерба, Лидуха навела в одежде порядок и побрела на кухню, где находился эпицентр застолья.

«Надо же, – продолжала размышлять она, – лихо мне на старые дрожжи прилетело – не помню, как и отключилась… А где Серёня?»

Оказалось, что Серёня вместе с хозяином Юрчиком Подползиным по прозвищу Бисер, приклеенным к нему за некоторое сходство с болгарским певцом Бисером Кировым, ушёл за пивом и не вернулся пока…

– Давай-ка, соседка, я тебя бражкой полечу, – предложила жена Бисера однорукая Надя, ещё школьницей потерявшая кисть на производственной практике. – Я тут от мужичков бражку заныкала!

– Давай, – согласилась Лидуха, – а то я что-то совсем стала: «всё, что было не со мной, помню»…

Пока Надя цедила бражку через марлю, Лидуха подошла к окошку глянуть на улицу – чего там творится.

Ох ты ж напасть! В обрамлении морозных узоров из окна скалилась заросшая волосом рожа с расплюснутым о стекло носом на манер поросячьего пятачка. Лидуха закрыла глаза, потрясла головой и вновь посмотрела в окно. Рожа исчезла.

– …И телик включи, – решив, что померещилось, крикнула Лидуха Наде, – может, концерт какой, Пугачиху покажут или ещё кого…

– Я Пугачиху не люблю, – забасил вдруг чей-то голос за спиной Лидухи.

– Кто тут? – в унисон вскрикнули бабы.

– Я это, я, Володя, – выходя из дальней комнаты, отвечал им мужик, которого Лидуха, проснувшись, обнаружила рядом с собой. – Сморило меня… О-о-о! Дайте бражки мне испить… Подкреплюсь да пойду ребят поищу… Бисера с Сербией…

Хозяйка зачерпнула из фляги. Володя дул бражку прямо из ковшика, вопросительно поглядывая на Лидуху, но так ничего и не спросил. Выдув ковшик браги до дна вместе с ягодами, Володя ушёл.

Надя включила телевизор. На полусферической плоскости постепенно нагревающегося кинескопа старенького «Горизонта» забегали фигурки жителей малоросской деревни, как поняла Лидуха, видимо ещё давешних, царских времен. Местный кузнец – молодой и статный парень со стрижкой под горшок – уговаривался о чём-то с волосатым чертякой, имеющим свиноподобную харю, весьма похожую на ту, что Лидухе померещилась недавно в окне. Вроде договорились. А потом кузнец вдруг взял да и ухватил нечистого за хвост…

* * *

Только чёрта помяни – он тут как тут. Собственной персоной.

Нечистый любил появляться на этой улочке, обрамлённой домами частного сектора, упирающейся с одной стороны в лес, с другой – в заводской забор и носящей высокохудожественное имя Николая Васильевича Гоголя. Нечистый не был чужд литературе, особенно классике.

А ночь накануне Нового года, заменяющая атеистическому большинству Рождество, привлекала нечистого особо. В такую ночь морочить наивных людей, как говорится, сам бог велел. Ну, не Бог, конечно… Да что к словам придираться?

Разнокалиберные, в основном неказистые домики, построенные ещё в приснопамятные времена, раскладывали вокруг себя по периметру яркие пятна оконного света, вырисовывая плетение двойных рам на матовом с чёрными вкраплениями снегу, и цедили дым из труб прямиком в рябое от звёзд, по-зимнему низкое небо.

Даром что Сибирь: ни дать ни взять – гоголевская Диканька во всей исторической патриархальности.

Нечистый, вырядившись в вывернутый на левую сторону овчинный тулуп, побродил по улице Гоголя туда-сюда. Позаглядывал в окна – где и что…

Увидев одиноко сидящего над книжкой Пашку, нечистый не поленился, залез на крышу его дома, тряхнул пятерней и, невесть откуда выудив специальную металлическую дудку, устрашающе подул в печную трубу.

– У-у-у ту-ту-у!..

Затем с удовлетворением понаблюдал за промежуточным похмельем Лидухи и Нади. Серёню и Бисера, набравших вместо пива портвейна, чуть не силком затолкал к Кулаковым, живущим в соседней от гастронома трёхэтажке. Так же, как и Подползины, привечающим гостей с принесённой выпивкой. Туда же поманил и Володю. И корысть нечистого в этом поступке просматривалась со всей очевидностью, потому что все попойки в квартире Кулаковых однозначно заканчивались мордобоем.

Но это всё выглядело мелкими пакостями для разминки. Самое что ни на есть чертовское развлечение намечалось на разгар новогодней ночи – время, удобное для морока тем, что почти никто из населения спать не ложился, находясь в расслабленном благостном состоянии.