Руфь

В это время Руфь совершенно спокойно сидела в своей комнате, коротая долгие и утомительные часы ожидания мечтами о долгожданном свидании с возлюбленным. Окна ее выходили во двор, к тому же комната находилась в боковом крыле, в стороне от главного корпуса гостиницы, так что до нее не доносился шум, говоривший об отъезде. Но если бы она и услышала скрип быстро отпиравшихся дверей, если бы до ее слуха и долетели короткие, отрывистые приказания и стук колес отъезжающего экипажа, она и тогда не догадалась бы об истине: любовь внушала ей незыблемую веру.

В шестом часу в дверь постучали, и горничная подала ей записку от миссис Беллингам. Эта леди никак не могла подобрать нужных слов, но в конечном счете у нее получилось следующее:

Благодарение Богу, сын мои, поправляясь от болезни, осознал наконец всю преступность и греховность своей связи с вами. По его настоятельному желанию и во избежание нового свидания с вами мы намерены покинуть это место. Однако, прежде чем я уеду, мне хотелось бы призвать вас к раскаянию и напомнить вам, что вы ответите перед Богом не только за одну себя, но и за всех тех, кого вы совлечете с истинного пути. Я буду молиться, чтобы вы возвратились к честной жизни, и советую вам, если вы еще не умерли «во смерти и во грехе», поступить в какое-нибудь исправительное заведение. Выполняя волю моего сына, прилагаю при сем билет в пятьдесят фунтов.

Маргарет Беллингам

Неужели это конец всему? Неужели он действительно уехал? Руфь вздрогнула и обратилась с этим последним вопросом к служанке, которая задержалась в комнате, потому что догадывалась о содержании письма и хотела посмотреть, какое впечатление оно произведет.

— Да, мисс, когда я подымалась по лестнице, карета отъезжала от крыльца. Ее и теперь еще можно увидеть из окна двадцать четвертого номера на дороге в Испитти. Не хотите ли посмотреть?

Руфь вскочила и быстро пошла за служанкой. Да, карета была еще видна: она медленно, с большим трудом поднималась по пыльной дороге в гору.

Она может догнать его, она может сказать ему последнее прости, запечатлеть в своем сердце его образ, бросить на него последний прощальный взгляд! И когда он увидит ее, он вернется, он не бросит ее совсем, навсегда. Едва подумав об этом, Руфь бросилась в свою комнату, схватила шляпку, надела ее и, дрожащими руками завязывая ленты, сбежала с лестницы, кинулась в первую попавшуюся дверь, не обращая внимания на ворчание миссис Морган. Хозяйка гостиницы была раздосадована не совсем нежным расставанием с миссис Беллингам, которая хотя и щедро заплатила, но отругала ее на прощание. Увидев, что Руфь, пренебрегая запретом, выбежала через парадный ход, миссис Морган вышла из себя и разразилась проклятиями.

Хозяйка еще не закончила свою речь, как Руфь была уже далеко: она бежала по дороге, ни о чем не думая и едва дыша. Сердце ее колотилось так, будто готово было выскочить, но она не замечала этого: вся она превратилась в одно желание — догнать экипаж. Однако карета, как неуловимое привидение, с каждым мгновением отдалялась все больше и больше. Руфь не хотела этому верить. Ей казалось, что она вот-вот взберется на вершину горы, и оттуда легко будет сбежать и настигнуть экипаж. И она бежала и на бегу молилась — с какой-то дикой страстностью — о том, чтобы еще хоть раз увидеть его лицо, увидеть во что бы то ни стало, даже если после этого придется умереть у его ног.

Взбираясь все выше, Руфь достигла наконец самой вершины и замерла на краю поросшего красновато-бурым вереском поля, терявшегося в сгущающихся летних сумерках. Вся дорога открылась теперь перед ней, но, увы, карета, за которой она так настойчиво следовала, уже исчезла из виду. На дороге не было видно ни одного человека, только несколько овец спокойно паслись на обочине, как будто с тех пор, как их потревожил шум катившегося экипажа, уже прошло много времени.

В отчаянии Руфь рухнула как подкошенная в заросли вереска. Оставалась только смерть, и Руфь даже подумала, что умирает. Жизнь казалась ей каким-то жестоким, тяжелым сном, и не было сомнения, что Бог проявит милосердие, пробудив ее. Руфь не чувствовала ни раскаяния, ни угрызений совести из-за совершенной ошибки или греха: она знала только то, что он уехал.