Рубиновый

Упадок духа, который она переживала, на сей раз затянулся. Обычно ее меланхолия обострялась ранней весной, когда сходил снег и всюду стояли в черной воде голые деревья. К маю Софья оживлялась, по-детски радовалась первым цветам, зеленым листочкам, синему небу и ласточкам. В ней просыпалось воодушевление. Но этот май она встретила унынием и заразила им Донатова.

Он вдруг вспомнил о своих болезнях, о первой жене, которая год назад умерла от рака, о детях. Сын – лентяй, прожигатель жизни. Дочь учится в Лондоне, звонит, когда ей нужны деньги. С обоими Донатов не сумел найти общего языка. Он даже не представлял, какие дети могли бы быть у них с Софьей. Хорошо, что она не захотела.

Во дворе хлопнула калитка, и он выглянул в окно. Даже на даче великая Зарудная оставалась верна себе – дорогое платье, туфли на каблуках, немыслимая шляпа с полями. Две дворняги подбежали к ней и застыли – словно в немом изумлении. А она, выпрямившись и гордо подняв голову, зашагала по пыльной дороге к лесу.

«Обычная хандра. Пусть проветрится, – думал супруг, наблюдая за Софьей. – Шум сосен успокаивает».

Он позвал домработницу и спросил, что будет на обед.

– Суп молочный, как Софья Петровна любят, ботвинья, говядина, тушенная с овощами, и творожная запеканка на сладкое.

– Лимоны у нас есть?

– Как не быть.

– Нарежь потоньше.

Господин Донатов улегся на диван – ждать обеда. Мысли о вкусной еде примирили его с жизнью. Рюмочка коньяка, кофе, сигара – и серый день обретает розовые краски.

* * *

Крайняя улица дачного поселка тянулась вдоль леса. Тропинка петляла между деревьев, а потом спускалась к реке. На пологих берегах росли старые березы – раскидистые, кудрявые.

Было тепло. Зарудная с наслаждением сбросила туфли и опустилась на мягкую траву. Черт с ним, с платьем, она давно собиралась его выбросить, чтобы не напоминало о лишних килограммах. Еще в марте сидело, как влитое, а теперь вот стало тесновато в талии. И это при том, что у нее совершенно пропал аппетит. Чашка кофе утром, легкий салатик в обед… только вечером после спектакля она могла съесть отбивную с картошкой, кусок пирога с чаем. А обильные вечерние трапезы гибельно сказываются на фигуре.

С печальным вздохом она закрыла глаза. В молодости никакая полнота ей не грозила, любое количество пищи мгновенно сжигалось, и тело оставалось худым, гибким, изящным. Неужели годы берут свое?

Невыносимая мысль о старости вызвала душевный стон. Недолго ей осталось покорять зрителей, заставляя их плакать, замирать, восторженно выкрикивать «браво!» и засыпать сцену цветами… Почему нельзя быть вечно юной и прекрасной? Зачем жизнь подарила ей красоту и талант, если скоро придется с ними расстаться? Порой она задавалась вопросом: а дар ли это? Может быть, ей просто позволили временно попользоваться привлекательной внешностью и способностью перевоплощаться в обмен на…

Что? Что она должна будет отдать? Или уже отдала?

Софье показалось: кто-то приблизился к ней и остановился. Она приподняла поля шляпы и взглянула вверх. Перед ней, засунув руки в карманы, стоял молодой мужчина в светлых брюках и безрукавке из хлопка. Но одежды на нем как будто не было – так явственно читались под ней развитые плечи и грудь, поджарый живот, стройные ноги. Его лицо – с неправдоподобно совершенными чертами – смело можно было бы чеканить на монетах, изображать на античных геммах и камеях.

– Вы… кто? – растерянно спросила она.

– Я ваш сон…

– Нет, серьезно?

– Разве в этом мире есть хоть что-нибудь серьезное? – усмехнулся он.

– Вы здесь живете? Или снимаете дачу?

– Отдыхаю…

Ее смятение улеглось. Конечно же, это сосед по даче! А она что подумала?

Он наклонился и галантно протянул ей руку. Софья встала и отряхнула платье, забыв, что она босиком, – рядом в траве лежали маленькие туфли из светлой кожи. Поля шляпы скрывали ее порозовевшие щеки, и молодой человек видел только подбородок и накрашенные губы.

– Я вас узнал. Вы – Софья Зарудная? Я смотрел по телевизору фильм «Княжна Тараканова», вы там играли главную роль.

«Мне тогда было всего двадцать четыре! – подумала она. – Слава богу, я надела эту шляпу: не видно моего лица без грима со следами прожитых лет».

Софья редко соглашалась сниматься в кино. Ее звали, но сценарии предлагали все какие-то пошлые, в духе «мыльных» сериалов. Играть такое Зарудная считала ниже своего достоинства. Ей хотелось оставить след в истории театра, как Ермолова, Стрепетова… Она – драматическая актриса, и не станет размениваться на всякие третьесортные роли. «Понижать планку ради денег? – восклицала она. – А смысл? Мастерство не терпит фальши. Компромиссы здесь неуместны». Донатов ее поддерживал: «Ты и так много работаешь. Если еще съемки добавятся, я тебя вообще дома не увижу».

– Вы надолго приехали? – спросил молодой человек.

– Решила развеяться, – неопределенно ответила Зарудная. – Сцена безжалостна к своим пленникам: она выпивает их до дна. Необходимо восстанавливать силы.

Собственная откровенность удивила ее – она не привыкла изливать душу первому встречному.