Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

В предыдущем месяце Красе посетил Равенну, город, находившийся сразу за границей римской Италии, внутри управляемой Цезарем провинции Галлии. Там его ожидали два других борца за власть. Одним из них был сам Цезарь, другим — высокомерный старший брат Клодия, Аппий Клавдий. После тайного совещания «тройки» Красе возвратился в Рим, а Аппий, оставшийся с Цезарем, направился на запад. В середине апреля оба заговорщика оказались в приграничном городе Луке, как и Помпеи, отправившийся на север из Рима. Здесь было проведено второе совещание. И вновь его точное содержание осталось неизвестным, однако слух о нем распространялся настолько быстро, что Помпея уже сопровождали две сотни сенаторов. На улицах Лукки можно было видеть одновременно более сотни связок фасций. Поглощенные собственной карьерой сенаторы чуяли запах власти и добивались повышения. Гомон этих аристократических просителей нес угрожающие вести их более принципиальным коллегам, оставшимся в Риме. Оказывалось, что Сенат снова теряет власть. Быть может, триумвират все-таки не умер?

Тем не менее казалось маловероятным, чтобы Помпеи и Красе могли возобновить свой союз. На какую сделку они могли пойти? И какую роль играет Цезарь в этом темном деле? Чего он теперь добивается? Одним из первых разобрался в ситуации Цицерон. Отрезвленный опытом пережитого изгнания, он не питал более иллюзий относительно того, что сможет выстоять против соединенных сил триумвирата. Против Клодия и Клодии — да; но тут другое дело, эти трое неизмеримо превосходят его «ресурсами, военной поддержкой и просто силой».[196] Он пал, когда Помпеи чуть надавил на него. Уязвимый и нервный, красноречивый и уважаемый Цицерон представлял собой великолепное орудие. И его немедленно приставили к делу. Летом в Сенате ему пришлось подняться и предложить, чтобы провинции Галлии, на которые с таким вожделением взирал Домиций Агенобарб, оставались за Цезарем, и только за ним одним. Домиций, озадаченный подобным разворотом, немедленно взорвался. Чего, собственно добивается Цицерон? Почему он высказывается в пользу того, что недавно осуждал как недопустимое? Или он утратил всякий стыд? Наедине с собой подобные вопросы повергали Цицерона в тоску. Он понимал, что его используют, и ненавидел себя за это. На публике он тем не менее выставил напоказ весьма искусный аргумент, заключавшийся в том, что, меняя стороны, он на самом деле демонстрирует государственный подход. «Жесткая и неизменная позиция никогда не считалась в Республике большой добродетелью, — напоминал Цицерон. И он не пытается балансировать между двумя партиями, а просто следует веянию времени».

Аргумент оказался малоубедительным — прежде всего для самого Цицерона. Страдая от презрения к себе самому, он попытался приободриться, занявшись тем, что было ему позволено, — кровной враждой с Клодием. На высотах Капитолия до сих пор находилась бронзовая табличка, повествующая о его изгнании. В сопровождении Милона Цицерон снес постамент, забрал табличку и спрятал ее в своем доме.[197] Клодию хватило духа не только обвинить его в нарушении конституции, — эту жалобу менторским тоном поддержал Катон, — но и выставить на Палатине доски объявлений с длинным перечнем преступлений Цицерона. Даже посреди вечно меняющих свои очертания «песков Республики» кое-что оставалось неизменным.