Рубеж

Заверещал левый телефон.

— Ну! Американское посольство? Ну, говори, только быстро... Ленд-лиз это хорошо... Соединить не могу. Да и не хочу! Да, имею право. Через 20 минут... Что?!! Да пошли вы все с вашим ленд-лизом и всей твоей вонючей Америкой!..

— Але! Ванечка! Ой, прости, еродиакон Иоанн, ну!..

— Церковный календарь 19-го года — один к одному к 41-му. Наверняка в Румянцевской, ну... то бишь, в Ленинской, библиотеке, в спецхране есть.

— Да ведь пожгли всё. Я помню эти костры.

— И я тоже помню. Кто видел — никогда не забудет, кто не видел — никогда не представит. Простите.

— Да чего уж...

— Но все пожечь не могли. Ну, а если там нет, то Владыка продиктует вам по телефону. Календарь он помнит наизусть. Ну, а 19-й год — сам по себе незабываем. Действуйте. Поклон и благословение от Владыки Верховному Главнокомандующему. О том, чтобы вас при любом исходе не расстреливать, он позвонит ему сам. Да, простите, в Лефортовской тюремной библиотеке тоже вполне может быть — она вся из конфиската, а конфисковывать было что. Я думаю, что нынче это одна из самых богатых библиотек мира.

— А ты что, сидел, что ль, там?

— Ну, а как же можно при моем сане — и Лефортово миновать? Про календари сейчас не могу сказать, но святоотеческая литература есть вся. И выдают в камеры всё, что ни закажешь. Всё-таки время нынче — замечательное — чтобы авву Дорофея прочесть, надо в Лефортово сесть. А по-другому с нами никак, о духовной нужде только в Лефортово и задумываемся...

— Спасибо, еродиакон Иоанн, Лефортово буду иметь в виду, прямо с них и начну, чтоб не сидеть там и не выписывать авву Дорофея.

— Весьма, кстати, рекомендую — и просветление, и Бог рядом.

— Спасибо, еродиакон Иоанн. А что, Бог рядом только в тюрьме?

— Бог с нами рядом всегда, но мы всегда от Него далеко. Когда нам хорошо — Он нам не нужен, и мы не понимаем, что наше «хорошо» — только от Него. Чтобы начать что-то понимать, надо, чтоб нам стало плохо, а оно — тоже от Него, как и всё в этом мире. И, поняв это, осознаёшь, насколько это «плохо» — хорошо. Но, увы, не все направляют свою волю на это понимание. «Умри ты сегодня, а я — завтра» — с такой доктриной я тоже знаком, а мои трое сокамерников по Лефортово, все крупные партийцы, как от чумы шарахались от принесенных мне книг, когда я им предлагал прочесть. И всё про верность свою партии и товарищу Сталину друг другу декларировали, а меня посылали — иди, говорят, ты со своим Богом, прости, Господи... увы, не помогло им...

— А тебе что помогло?

— Так что ж, кроме молитвы? Да и то, какая у меня молитва, сотрясение воздусей одно... а вот внял Господь — нынче при Владыке я. Простите, что время ваше задерживаю. Ну, а коли не найдете, Владыка продиктует.

— Да уж придется, а записываю я быстро, стенографией вполне владею. Через 10 минут перезвоню.

Набрал Лефортово, велел поднимать начальника библиотеки и, если есть календарь, чтоб через 5 минут он был у дежурного помощника. И, естественно, присовокупил, что в случае отрицательного результата все они из своих кабинетов переселятся в камеры. Эти пять минут он сидел и сам себе удивлялся, что и в мыслях не было послать разговорчивого иеродиакона, как послал английское посольство, хотя времени на запись посольского запроса для Верховного ушло бы меньше, чем на слушанье про Бога медленного иеродиаконского голоса. И еще думалось: как красиво звучит словосочетание «Патриарший Престол»... Вообще, в слове «Престол» есть что-то... то есть, ну нету на всех языках мира более значительного слова, чем «Престол»...

Поднял трубку и вместе со стулом подпрыгнул — есть календарь! Тут же позвонил в Ульяновск.

— Еродиакон Иоанн, есть календарь! Отбой вам, отдыхайте. Слушай... а, может, и Бог есть? Мне сегодня молиться разрешили, а зачем молиться, если Его нет?

— Логично. А молитвы могу продиктовать.

— Слушай, а ведь... а — да! Сейчас календарь мне подвезут, отнесу его Верховному и свяжусь с тобой.

— Так пока календарь везут, могу продиктовать то, что успею.

— Давай! Погоди, ручку возьму...

Заверещал левый телефон.

— Английское посольство? Но я ж вам всё сказал... нет, ничего я сейчас не буду записывать, я занят... Да занят я, мать вашу!..

Загундосило ВЧ.

— Еродиакон Иоанн, ты давай диктуй, а я буду как Цезарь — и тебя слушать, и от звонков отбиваться. Слушай, Константиныч, ну сколько можно, ну я ж тебе все сказал... «и да расточатся врази Его»... Да не тебе это, Константиныч, да не буду я ничего записывать — нету танков! Это я не тебе, еродиакон Иоанн... Да, и «Отче наш...» давай... да всё я забыл!..

— А эту молитву я вам сейчас напою, вы слова выучите и мотив запомните.

— Погоди, еродиакон Иоанн. Что? Наро-Фоминск немцы взяли? Доложу, Самого нельзя!.. Давай, еродиакон Иоанн.

И секретарь Саша услышал в наушнике протяжное и, как оказалось, знакомое, хоть и забытое:

— «Цари-це моя Пребла-га-ая, Надеждо моя, Бо-го-ро-о-дице...»

И показалось даже, что поет не один иеродиакон Иоанн в наушнике, а здесь в кабинете его сопровождает целый хор.