И вот Рубенс в Мадриде. Со времени его первого приезда в Испанию прошло двадцать пять лет. Много воды утекло с тех пор. Тогда королем был молодой человек, ровесник Рубенса, а его всемогущим фаворитом — герцог Лерма. Филипп III умер в 1621 году. Его сыну, Филиппу IV, двадцать три года. Природа щедро одарила этого венценосца — ему одинаково легко даются физические упражнения и умственные занятия. Он блестящий наездник, отличный фехтовальщик, искусный стрелок; одно из его любимых развлечений — охота, где он поражает всех своей ловкостью. При этом король наделен живым умом, у него большие способности к изучению языков, он интересуется историей. Его влечет и к искусствам. Он страстный поклонник живописи, и не только любитель — он сам пишет и рисует. Театр — его страсть, и здесь он тоже не ограничивается ролью зрителя. В девять лет он уже играл в комедиях. Да и теперь ничто не доставляет ему такого удовольствия, как исполнять роли в импровизированных пьесах, которые ставятся иногда в апартаментах королевы.
Испанская литература переживает эпоху расцвета, причем каждый писатель охотно пробует свои силы в драматургии. Сервантес [211]умер, но старый безумец Лопе де Вега [212]продолжает неутомимо творить — его пьесы исчисляются сотнями. Священник, скрывшийся под псевдонимом Тирсо де Молина [213], только что написал пьесу «Севильский обольститель», создав бессмертный образ Дон Жуана. Аларкон и Кальдерон [214]уже проявили свое замечательное мастерство. При дворе живет капеллан Гонгора [215], тот самый, которого его почитатели будут звать то «андалузским Пиндаром», то «испанским Гомером». У этого изобретателя блистательного, но усложненного и непонятного стиля много противников, которые безжалостно насмехаются над ним, — среди них выделяется Кеведо [216], плодовитый и разносторонний автор, которого король назначил своим секретарем.
Придворные не нахвалятся любезным правом Филиппа IV. Никогда еще испанский монарх не был так обходителен со своими подданными. Он нежно любит своих сестер. Он искренний католик, но в нем нет святошества его отца и неумолимой жестокости деда. Несмотря на свою изнеженную внешность, он великолепно владеет собой. Его большие голубые глаза взирают на окружающих с хладнокровием, которое ничто не может нарушить. Никто не видел короля в гневе, но зато никто не видел, чтобы он смеялся. У Филиппа IV очень белая кожа, светлые волосы, высокий лоб, мясистые губы и выступающий подбородок, как у всех Габсбургов.
В начале своего царствования король пожелал сам входить во все дела и единолично править государством. Но это ему быстро наскучило, потому что он человек слабовольный. Он продолжает с достоинством играть роль государя, но принимать решения предоставляет другим. Его называют «король для церемониала». Есть у него еще одна, более существенная слабость — женщины. Его любовные похождения бесконечны, и число его внебрачных детей неуклонно растет. Оливарес, хорошо изучивший характер своего властелина, охотно берет на себя роль поставщика и сводника, лишь бы выговорить себе свободу действий в государственных делах.
Примечательная личность этот «граф герцог». Намеревавшийся вначале принять духовный сан, дон Гаспар Гусман, граф Оливарес, а позднее герцог де Сан Лукар, сделал свою главную ставку, когда умер предыдущий король. За несколько лет до этого Оливареса вызвал в Мадрид и приставил к инфанту Филиппу герцог де Лерма, который вскоре понял, что не раскусил своего подопечного. Лерма попытался от него избавиться, но тщетно. Оливарес сумел до конца воспользоваться выгодами своего положения, когда его юный господин — Филиппу едва исполнилось шестнадцать лет — взошел на трон. Хотя Филипп IV объявил, что у него никогда не будет фаворита, Оливарес без всякого труда в очень короткий срок получил самые широкие полномочия. Боясь влияния королевы Изабеллы Бурбонской, он приставил к ней в качестве первой фрейлины свою собственную жену, старую, злобную и безобразную женщину, обязанностью которой было шпионить за дочерью Генриха IV.
Великие честолюбцы типа Оливареса почти интуитивно догадываются, откуда идет опасность. Вот почему он сразу почувствовал недоверие к этой прелестной королеве, о которой Кальдерон писал: