2) Винопитец если пение затеет — кривлякой становится…
Здесь уже «вопли» — несносное пение, а «смятение» — возмущение окружающих.
Общий контекст четверостиший Хайяма и завершение этого рубаи подсказывают отдать предпочтение первому толкованию.
845.
Это рубаи входит в куст четверостиший, завершающихся словами: «Склонись! Не упади!» (см. № 131, 499, 569, 782); но здесь переводчик был вынужден нарушить стереотип и перевести их соответственно новому контексту: «Нагни! Но не пролей!» Своим зачином: «Вчера я был… и видел две тысячи…» — оно родственно также знаменитому четверостишию № 721. Нет сомнений, что автор — Хайям.
Зато странный текст, приведенный в
853. Недоговоренность порождает множество догадок. Чего
А. Ш. Шахвердов, комментируя его перевод (
Многозначность текста в данном случае случайна. Это явный экспромт, произнесенный в понятной слушателям ситуации.
856.
«Коль не сама Любовь, то, право, кто же ты?..»
858. В третьей строке слегка пародируется двойная адресация, принятая в суфийской лирике, где по видимости стихи обращены к возлюбленной, а на самом деле — к Богу. Здесь — наоборот.
861. Первую строку можно читать по-разному:
862. Только математику и геометру (кем и был Хайям) мог прийти в голову такой причудливый образ.
Заметим, этот образ прямо соответствовал его научным изысканиям: он вплотную приблизился к решению проблемы бесконечно малых, т. е. к интегральному и дифференциальному исчислению, более чем на 500 лет опередив свое время. И все же надо быть не только математиком, но и поэтом, чтобы вообразить настолько «бесконечно малую» окружность, что внутри не помещается даже точка ее центра:
865. Если обратиться к переносному смыслу использованных Хайямом шахматных терминов, последнюю строку можно перевести так: «И — пал, лицом к лицу с владычицей своей».
866. В Издании 1959 г. авторы подстрочника так перевели окончание четверостишия: