Ртуть

Я яростно зарычала. Схватив ближайший предмет, который попался мне под руку, я швырнула подушку ему в голову. Слишком тяжелая, она шлепнулась на пол, не долетев до цели.

Смех Кингфишера разнесся по коридору, и он исчез, захлопнув за собой дверь спальни. Я отбросила простыни, намереваясь запустить в него чем-нибудь более существенным, но, когда я попыталась спустить ноги с кровати… ничего не произошло. Мои мышцы не сдвинулись ни на дюйм. Даже не пошевелились.

О боги, я была парализована. Что-то было не так. Целители… они… я не могла пошевелиться… о боги. О, нет, нет, нет…

Как только я прекратила попытки встать с кровати и попробовала согнуть ноги, мое тело повиновалось. Облегчение накатило на меня с такой силой, что я всхлипнула, прижав тыльную сторону ладони ко рту. Я могла шевелить ногами. Я просто не могла встать.

Я…

Стоп.

Нет.

Он этого не сделал.

Если только тебе не понадобится облегчиться, ты не встанешь с этой кровати, Оша. Но даже в этом случае ты пойдешь в ванную и сразу же вернешься в кровать.

Осознание тяжким грузом легло мне на сердце. Вот почему голос Фишера звучал так твердо, когда он велел мне оставаться в постели и отдыхать, — потому что это был приказ, данный через клятву, которая связывала меня с ним.

Я должна была остаться в его постели.

У меня не было выбора.

Пять дней.

Пять долгих долбаных дней. Я ела в постели Фишера. Спала в постели Фишера. Когда мне нужно было облегчиться, как изящно выразился Фишер, мое тело позволяло мне встать, но ноги сами несли меня к неприметной двери возле шкафа и позволяли войти в красивую белую мраморную ванную. Я могла сделать то, что мне было нужно, и вымыть руки, но как только я заканчивала, мои ноги возвращали меня в уютную тюрьму его кровати.

Я понятия не имела, что за магия сохраняла его простыни такими идеально прохладными и чистыми, но мне не потребовалось много времени, чтобы решить, что это что-то коварное и зловещее. Запах Фишера никогда не исчезал с черного шелка. Я чувствовала его — сложный аромат холодного зимнего леса — каждую секунду каждого часа каждого дня, пока он не стал буквально всем, о чем я могла думать.

Мне хотелось его убить.

И мне было так скучно, что я думала, что сойду с ума. Лишь присутствие Оникса спасало меня. Лисенок появился вскоре после ухода Кингфишера и с тех пор почти все время оставался со мной. Он свернулся калачиком рядом и спал. Он издавал причудливые звуки, похожие на смех, когда я гладила его или почесывала шею. Три-четыре раза в день он спрыгивал с кровати и выскальзывал из комнаты, приоткрывая дверь носом, предположительно направляясь на улицу, чтобы сделать свои дела или поохотиться. Однако он всегда возвращался.

Всякий раз, когда огненные эльфы приносили мне еду, я умоляла их позвать Фишера, но они лишь смущенно пожимали плечами и говорили, что он еще не вернулся. После обеда ко мне обязательно приходила Те Лена, целительница-фея с красивой бронзовой кожей и самыми завораживающими янтарными глазами. Она клала руки мне на живот и «читала мою кровь». Я понятия не имела, что это значит, но она действительно что-то делала. По моим венам пробегала дрожь, не вызывая неприятных ощущений, и тело слегка гудело. Она виновато улыбалась мне и говорила:

— Еще нет, — а затем давала мне новую книгу для чтения. На четвертый день ее улыбка стала ярче. Более оптимистичной. — Еще один день, — сказала она.

— Но я чувствую себя прекрасно! — С тех пор как Фишер отправился в лагерь, я чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы пробежать половину Зилварена, даже не вспотев, но ни с кем из моих посетителей, и в первую очередь с Те Леной, мне не удалось договориться.

— Даже если бы я хотела освободить тебя от его приказа, я бы не смогла. Клятва знает, что ты еще не полностью восстановилась, поэтому не позволит тебе выйти из этой комнаты. — Она ободряюще сжала мое плечо. — Но осталось недолго. В твоем организме так мало яда, что я едва могу его обнаружить. Всего двадцать четыре часа.

В последний день моего заключения Кэррион принес мне завтрак вместо одного из огненных эльфов. Он приходил и раньше, но так вывел меня из себя своим присутствием и вопросами, что я накричала на него и прогнала. После этого он больше не появлялся. До сих пор. Он ухмыльнулся поверх подноса, который опустил мне на колени, с озорным блеском в глазах.

— Ты выглядишь взбешенной, — сказал он.

Это не было преуменьшением века. Это было недосказанностью целой эпохи.

— Я в бешенстве.

Кэррион прыгнул на кровать и растянулся рядом со мной. Это пробудило Оникса от дремоты, он зарычал, оскалив зубы на самого разыскиваемого человека Зилварена, прижав уши к голове, но Кэррион просто проигнорировал его. Он фыркнул, взбивая подушки Фишера, устраиваясь поудобнее.

— Знаешь, что его действительно взбесит?

Я знала, что он говорит не об Ониксе.

— Замолчи, Кэррион.

— Трахнуться в отместку на его кровати.

Я отправила в рот кусочек яблока.