Ртуть

Вопрос был задан так небрежно, что Даниель не сразу его понял.

– Вы спрашиваете, сколько мне осталось жить?

Сержант кивнул.

– Простите, сержант Шафто, я забыл, что по роду деятельности вы близко сталкиваетесь со смертью и говорите о ней, как шкипер о ветре. Сколько мне осталось? С год, наверное.

– Его можно удалить.

– Спасибо, я наблюдал, как удаляют камень, сержант, и предпочту смерть. Бьюсь об заклад, это хуже, чем то, что вам случалось видеть на поле боя. Нет, я последую примеру своего наставника, Джона Уилкинса.

– Люди живут после такой операции, разве нет?

– Мистеру Пепису камень удалили тридцать лет назад, и он до сих пор жив.

– Он ходит? Говорит? Мочится?

– О, да, сержант Шафто.

– В таком случае, доктор Уотерхауз, эта операция не хуже того, что я видел на поле боя.

– Знаете, как это происходит, сержант? Надрез делают в промежности, между мошонкой и задним проходом…

– Мы можем обмениваться кровавыми байками, покуда свеча не догорит, и всё без толку; а если вы и впрямь намерены умереть от камня, вам не следует терять время.

– Здесь мне ничего другого не остаётся.

– Вот тут вы ошибаетесь, доктор Уотерхауз, ибо у меня интересное предложение. Мы с вами друг другу поможем.

– Вы хотите денег за то, чтобы не пускать сюда подосланных Джеффрисом убийц?

– Если бы хотел, то был бы жалким трусливым гадом, – сказал Боб Шафто. – И если вам угодно так обо мне думать, что ж, возможно, я впущу сюда Дика и Боба.

– Приношу извинения, сержант. Вы вправе обидеться. Мои слова продиктованы лишь тем, что я не знаю, какого рода дело…

– Видели малого, которого секли перед самым закатом? За сухим рвом, вы могли наблюдать сквозь вон ту бойницу.

Даниель отлично помнил экзекуцию. Вышли трое солдат с пиками, связали их концами и установили наподобие треноги. Вывели человека, голого по пояс, со связанными впереди руками, перебросили верёвку через треногу и натянули, так что руки его вздёрнулись над головой. Ноги развели и привязали к двум пикам, так что он не мог двинуться. Наконец вышел детина с плетью и пустил её в ход. Такая практика широко применялась среди военных и вполне объясняла, почему состоятельные люди предпочитают селиться подальше от казарм.

– Я особо не вглядывался, – сказал Даниель, – но в целом с процедурой знаком.

– Возможно, вы смотрели бы внимательнее, если бы знали, что наказуемый зовётся мистер Дик Шибб.

Даниель на время утратил дар речи.

– Они пришли к вам вчера ночью, – продолжал Боб Шафто. – Для начала я рассадил их по разным камерам. Поговорил с каждым в отдельности, и оба отвечали мне с гонором. Некоторые люди имеют право так говорить – они заслужили его тем, что сделали в жизни. Мне не показалось, что Дик Шибб и Боб Кастет – люди такого рода. Другим разрешают так говорить, потому что они всех веселят. У меня когда-то был такой брат. Боб и Дик – не из этих. Увы, я не судья, поэтому не могу бросить их в тюрьму, заставить отвечать на вопросы и всё такое. С другой стороны, как сержант я вправе вербовать солдат на королевскую службу. Поскольку Боб и Дик – явные бездельники, я рекрутировал их в Собственный королевский Блекторрентский гвардейский полк. В следующий миг я понял, что допустил оплошность, поскольку они не умеют подчиняться дисциплине и нуждаются в строгом наказании. Есть старый, как мир, приёмчик: я велел высечь Дика (который показался мне покрепче) под окнами у Боба Кастета. Дик – кремень, он выстоял, и, возможно, я оставлю его в полку. Однако Боб отнёсся к своей экзекуции – которая должна пройти на рассвете, – как вы к удалению мочевого камня. Поэтому час назад он разбудил охранников, те разбудили меня, и я побеседовал с мистером Кастетом.

– Сержант, вы столь предприимчивы, что я едва поспеваю за вами мыслью.

– Он сказал, что Джеффрис лично велел ему и мистеру Шиббу перерезать вам горло, причём медленно, и, покуда вы будете умирать, объяснить, по чьему приказу они действуют.

– Чего я и ждал, – сказал Даниель, – и всё же от этих слов, произнесённых вслух, у меня кружится голова.

– Тогда я подожду, когда вы придёте в чувство. А главное – подожду, когда вы разозлитесь. Не пристало мне подсказывать мужу столь образованному, но в таких случаях положено злиться.

– Удивительное свойство Джеффриса: он поступает с людьми чудовищно, не вызывая злости. Его влияние на ум жертвы подобно действию стеклянного стержня, отклоняющего струйку воды; мы чувствуем, что наказаны по заслугам.

– Вы давно его знаете.

– Да.

– Давайте его убьём.

– Простите?

– Прикончим, порешим. Лишим жизни, чтобы он вам больше не досаждал.

Даниель был потрясён.

– Какая причудливая идея!

– Ничуть. И что-то в вашем голосе говорит мне, что вам она по душе.

– Почему вы сказали «мы»? Вам нет дела до моих забот.

– Вы занимаете высокое положение в Королевском обществе.

– Да.

– Вы знаете многих алхимиков.

– Хотел бы я, чтобы это было не так.

– Вы знакомы с милордом Апнором.

– Да, столько же, сколько с Джеффрисом.

– Апнор владеет моей милой.

– Простите… вы сказали, «владеет»?

– Да. Джеффрис продал ему её во время Кровавых ассизов.

– Таунтон… Ваша милая – из таунтонских школьниц!

– Да.