Ртуть

– Какая досада! Я хотел пригласить его сюда… должно быть, он с праздника в Бинненхофе, – сказал Фатио.

Элиза про себя закончила мысль: «Где по-свойски общался с моими собратьями при голландском дворе – теми самыми, что не смогли промолчать насчёт вас, Элиза».

Фатио взглянул на Полярную звезду.

– Полночь миновала, что бы ни говорили вам церковные колокола.

– Откуда вы знаете?

– Читая положение звёзд. Пегас далеко на западе, вон там. Через два часа он уйдёт за горизонт. Ужасное место для наблюдений! К тому же метеоры проносятся так быстро, что на них не успеваешь навести телескоп… что он имел в виду?

– Так это образчик того, как общаются в вашем эзотерическом братстве? Немудрено, что алхимики знамениты главным образом взрывами в собственных домах, – сказала Элиза, отчасти довольная, что заглянула одним глазком в загадку и не увидела там ничего, кроме намеренной каверзности.

Почти час они разглядывали и обсуждали щель между кольцами Сатурна, названную в честь французского королевского астронома Кассини – Фатио объяснял её математически. Другими словами, Элизе было холодно, скучно и одиноко. В окуляр мог смотреть только один человек, а мужчины, совершенно забыв про учтивость, ни разу не подпустили её к трубе.

Потом Фатио уговорил остальных навести телескоп на созвездие Пегаса, вернее, на те несколько звёзд, что ещё не утонули в Северном море. Пегас занимал их куда меньше Сатурна, поэтому они уступили Элизе инструмент, и та могла сколько угодно поворачивать трубу, выискивая предсказанный метеор.

– Что-нибудь разглядели, мадемуазель? – спросил в какой-то момент Фатио, заметив, что Элиза взялась задубевшими пальцами за верньер.

– Облако. Оно только что вышло из-за горизонта.

– Такая славная погода, как сегодня, никогда не стоит долго, – произнёс Гюйгенс с чисто голландским пессимизмом, ибо погода была и без того ужасная.

– Похоже на дождевую тучу, или…

– Это я и хочу выяснить, – сказала Элиза, пытаясь навести телескоп на резкость.

– Енох над вами подшутил, – объявил Гюйгенс, ибо Элиза с Фатио уже рассказали ему про загадочные слова Еноха. – У него болят кости, и он знает, что погода меняется! И ещё он знает, что тучи придут из Пегаса, потому что Пегас на западе, и ветер дует оттуда. Очень умно.

– Несколько облачков, и впрямь… но то, что я сперва приняла за тучи, на самом деле корабль под парусом… воспользовался лунной ночью, чтобы поднять паруса, и мчит к берегу, – сказала Элиза.

– Контрабандисты, – предположил Уотерхауз. – Из Ипсвича.

Элиза отступила на шаг, и он заглянул в окуляр.

– Нет, я ошибся. Парусное вооружение иное.

– Корабль быстроходный, но сейчас движется осторожно, – заявил Гюйгенс.

Наступил черед Фатио:

– Уверен, он везёт контрабанду из Франции: соль, вино…

И так оно продолжалось некоторое время, все скучнее и скучнее, пока Элиза не сказала, что идёт спать.

Разбудил её колокольный звон. Почему-то она знала, что очень важно сосчитать удары, но проснулась слишком поздно и могла пропустить первые. Элиза нащупала длинный плащ, которым укрывалась поверх одеяла, и быстрым движением накинула его на плечи, пока холодный воздух не забрался под ночную сорочку. Потом сбросила ноги с кровати, пнула меховые домашние туфли на случай, если внутрь забралась мышь, и сунула в них ступни.

Ибо как ночью мыши тихонько устраиваются в одежде, так в спящее сознание Элизы прокралась некая мысль. По-настоящему она оформилась чуть позже, когда Элиза спустилась в гостиную развести огонь и увидела на всех Гюйгенсовых часах одно и то же время: несколько минут десятого.

Она выглянула в окно и увидела высокие белые облака. Дым из всех труб Бинненхофа стлался на восток. Идеальный день для катания на песчаном паруснике.

Элиза подошла к двери в спальню Гюйгенса и подняла кулак, потом замерла. Если её догадка ошибочна, глупо его беспокоить. Если верна, глупо тратить четверть часа, чтобы будить Гюйгенса и убеждать его в своих подозрениях.

Гюйгенс не держал много лошадей. На выстрел от его дома начинались Малифелд и Коекамп, так что, если ему самому или кому-нибудь из гостей хотелось покататься, они могли без труда дойти до любой из тамошних платных конюшен.

Элиза выбежала через чёрный ход, едва не сбив голландку, подметавшую мостовую, и, как была в домашних туфлях, побежала дальше.

Тут она остановилась, вспомнив, что не взяла денег.

Она обернулась и увидела, что к ней по улице бежит Никола Фатио де Дюилье.

– Деньги есть? – крикнула она.

– Да!

Элиза припустила вперёд. До конюшни было шагов двести. Сердце её колотилось, лицо раскраснелось. К тому времени, как Фатио её догнал, она уже торговалась с хозяином. В тот миг, когда швейцарец вбежал в ворота, она указала на него пальцем и крикнула: «…И он платит!»

Чтобы взнуздать коней, требовалось несколько минут. Элизу мутило, она боялась, что её вырвет. Фатио тоже волновался, однако воспитание взяло верх над здравым смыслом: он попытался завязать разговор.

– Я заключаю, мадемуазель, что вы тоже имели сегодня утром разговор с Енохом Роотом?

– Только если он пришёл и нашептал мне что-то во сне.

Фатио не знал, как это понимать.