Розы и тернии

Напрасно рассудок ей говорил, что ничто не может расстроить предполагаемого брака, потому что единственное серьезное препятствие к этому – принятие православия королевичем – было устранено его охотным согласием; еще раньше этого принц также охотно согласился и на другое важное условие: остаться жить в Московском государстве после брака с царевной; кроме того – слухом ведь земля полнится – до Ксении доходили толки, что жених ждет не дождется свадьбы, расспрашивает часто о невесте и уже заочно горячо любит ее. Ксения соглашалась, что, действительно, трудно даже придумать, что могло бы помешать браку ее с королевичем, а между тем сердце сжималось непонятной тоской. Она сказала матери об этом предчувствии. Мать ее рассмеялась:

– То девичья кровь твоя играет перед замужеством… Знаю я это – то плакать хочется, то смеяться.

– Да нет, матушка…

– Ладно, ладно уж…

Разговор свой с дочерью царица передала мужу. Тот тоже посмеялся.

– Вот вернемся в Москву да повенчаем тебя с Иваном – разом все это снимет!

Слыша отовсюду только подшучиванья над своею тоской, и сама Ксения повеселела.

– И правда, так, должно быть, это все… Новостей было много очень, ну, и не успело улечься все это, бродит… – решила она.

В обратный путь в Москву все тронулись веселыми, но на дороге в селе Браташине[19] ждала их неприятная весть: жених занемог!

XXVII. «Злая еретица»

В конце октября, часу четвертом дня, царь Борис крупными шагами прохаживался по палате. Несколько приближенных бояр безмолвно стояли неподалеку от дверей.

Царь был не в духе.

– Так надежды нет? – спросил Борис, остановясь перед одним из бояр.

Тот покачал головой и ответил:

– Лекаря сказывают – нет, а на все Божья воля!..

– Да, Божья воля! – со вздохом промолвил Борис Феодорович и опять зашагал. – Да, Его воля, Его! Но кто думать мог? Такой крепкий, юный… Вчера, когда я на него посмотрел, вижу – не жилец он на белом свете!.. – говорил царь будто сам с собой. – Обманули меня лекаря, скрыли правду… Пугать не хотели… Дурни! Теперь еще мне горше от этого! Всю я надежду питал на его поправленье, а теперь… Ах, умрет королевич, умрет! По всему видно… И откуда хворь взялась такая? Откуда?

Последние слова он проговорил раздраженным голосом, остановясь посреди комнаты.

Бояре как-то смущенно шатнулись, им показалось, что это им царь задает вопрос.

Один из них несколько выдвинулся вперед. Царь заметил его.

– Чего ты?

– Дозволь, царь милостивый, слово молвить.

– Ну?

– Найти можно, откуда хворь королевича взялась.

– Как найти? Не пойму тебя.

– Напущена на него хворь…

– Бабьи сказки! – презрительно заметил Борис, любивший выказывать себя перед царедворцами человеком несуеверным.

– Не от себя я, царь, говорю.

– Слухи, чай, пустые ходят?

– Нет… Еще когда ты в Троицкую лавру на богомолье ездил, челобитная о том подана была…

– О чем? О хвори? Тогда королевич здрав еще был.

– О том, кто в народ мор пускает, злоумышляет и на твое государево здоровье, и семьи твоей…

Царь вспыхнул от гнева:

– Чего ж ты раньше молчал?

– Печалить тебя не хотел – думал, так, может, пустое написано… Ну а теперь вижу, что не пустое!

– Вот, так и все вы! Скрываете да таите, а после правда открывается злая! Когда научу я вас правдивыми быть? Когда?

Бояре молчали.

– Принеси челобитную! – отрывисто приказал Борис.

– При мне она – тебе доложить хотел, так взял…

– Подай сюда.

Взяв из рук боярина челобитную, Борис пробежал ее глазами и побледнел.

– Так вот как! Подле Москвы живет знахарка-еретичка, среди бела дня снадобья варит, злоумышляя весь корень царский извести, да и изводит уж! – королевич умирает от чар, ею напущенных! Уж и изводит! А вы молчите!.. Слуги верные! Или и вам любо, если весь род царский мой вымрет? Да? Любо? У, волки злые!

Бояре побледнели – еще никогда им не приходилось видеть царя таким гневным.

– Царь-батюшка!.. – пробормотал кто-то.

– Я знаю, что я – царь, да вот вы-то не знаете, что выслуги мои!..

За дверью послышался шум.

Борис прислушался.

– Узнайте, что там… – приказал он.

Бояре кинулись к дверям, но дверь уже отворилась.

Вошел один из бояр, состоявших при королевиче.

– Царь, королевич кончается!

Царь, шатаясь, подошел к лавке и опустился на нее. Волнение не позволяло ему говорить. Потом он пересилил себя и встал.

– Поеду к нему… – глухо проговорил он. – А эту еретицу злую под стражу взять немедля!

Эта «еретица злая» была Кэтти. Однако взять ее не пришлось.

XXVIII. В путь